– Трудно сказать, какую практическую цель она могла бы преследовать.
– Разве приобретение новых знаний – цель сама по себе не достаточная?
– Так говорят, ваше высочество.
– Но разве ты не согласен с этим? Ведь ты наш местный светоч науки.
Вместо ответа Шпальт произнёс:
– Так значит, ваше высочество ничего не знали о том, что ужасное происшествие с бароном случилось именно в этой части озера?
– Конечно же, я об этом не знал, хотя с сегодняшнего дня, возможно, и заподозрил. Возможно, что и ты здесь именно поэтому. Но, как бы то ни было, откуда тебе об этом известно? Тебя там не было.
– Меня там не было. И, разумеется, мне не известно об этом – в обычном смысле. В этом смысле об этом не известно никому, кроме, возможно, вашего высочества, поскольку вы были там. И всё же я в этом уверен.
– Почему ты в этом уверен?
– Потому что именно в этой части озера случаются все странности.
– Что ещё там случилось?
– Рыбаки видели там корабли, полные сокровищ. Моряки на службе однажды вступили в большое сражение – многие среди них были ранены и убиты. Люди, чья жизнь подходила к концу, пересекали озеро холодными ночами и гибли там или, во всяком случае, пропадали без вести.
– Что–нибудь ещё, Шпальт?
– Да, ваше высочество. Мальчик, к которому я был нежно привязан, блестящий ученик, увидел там призрака, и теперь оглашает своими криками сумасшедший дом в маркграфстве.
– Как часто, по–твоему, такое случается?
– Полагаю, что редко, ваше высочество. Но каждый такой случай, сколь бы нечастыми они ни были, всегда происходит в тех водах. Иногда мне кажется, что есть особые, неподтверждённые причины тому, что эта часть озера осталась без владельца.
– Да, – сказал Эльм. – Я уже сомневаюсь, не согласиться ли мне со всем, что ты говоришь.
– У нас, крестьян, своя правда, как принято думать, – тихо ответил Шпальт и последним большим глотком осушил свой фужер.
– Я не считаю тебя крестьянином, Шпальт, хотя и они по большей части прекрасные люди.
– И всё же я крестьянин, ваше высочество.
– Пусть даже так, – сказал Эльм, – в тебе есть глубина. Я всегда это знал.
– На берегу озера едва ли отыщется кто–то, у кого нет в запасе истории о Ничьей Воде, ваше высочество, а то и не одной.
– В таком случае, почему я прежде никогда об этом не слышал?
– О зловещем не принято говорить, ваше высочество. Как не принято говорить о сердечных тайнах, единственных настоящих тайнах, которыми только владеет человек.
– Возвышенное сравнение, Шпальт.
– В большинстве из нас заключены двое, ваше высочество. Тому же, кто един и тем самым, как ему кажется, пребывает в гармонии с миром, всегда чего–то недостаёт.
– Вот как, Шпальт?
– И эти двое внутри нас редко сообщаются между собой. Даже соприсутствуя в сознании, они почти не касаются друг друга. Им не удалось бы встретиться без того, чтобы испытать неудобство.
– Бывает, что один умирает раньше другого, – заметил Эльм.
– Жизнь, как правило, указывает на то, что именно это и происходит, ваше высочество. Жизнь, какой мы её знаем, едва ли смогла бы продолжаться, если бы мужчины не убивали живущего в них мечтателя. Приходится думать о детях; о матерях, которые кормят их с тем, чтобы длился наш род; об экономике; о размеренной жизни общества. Обо всех тех факторах, в которых вы, ваше высочество всегда будете детально осведомлены ввиду положения вашего высочества и возложенной на вас ответственности.
– Да, – сказал Эльм. – это, как ты говоришь, мой долг, который, разумеется, все мы исполняем в меру своих сил.
Он подошёл, держа в руке бутылку.
– Выпьем, Шпальт. Позволь мне вновь разжечь гаснущий огонь.
Но рука Эльма так тряслась, что, наполняя бокалы, он заплескал и стол, без того нуждавшийся в полировке, и даже поношенные брюки учителя. Шпальт, впрочем, остался невозмутим.
– Мужские мечты, их внутренняя правда, тоже зловещи, ваше высочество. Если мужчина окинет взором свою внутреннюю правду, и если глаза его – включая и тот, что внутри – будут широко открыты, то он пошатнётся от ужаса. Потому–то, как мне всегда казалось, мы и слышим все эти истории о нашем озере. Там, на его поверхности, в темноте, скрытые от глаз, мужчины встречают свой внутренний образ. Или то, что они принимают за него. Не стоит рассчитывать, что многие из них вернутся невредимыми.
– Это касается мужчин, Шпальт. Как насчёт женщин?
– У женщин нет внутренней жизни, которая была бы столь решительно отделена. Для женщин внутренняя жизнь всегда сливается с целым. Вот почему женщины кажутся мужчинам либо неуловимыми и обманчивыми, либо поучающими и скучными. Женщины не знают проблем, сравнимых с проблемой быть мужчиной. Им нет нужды в нашем озере.
– Ты когда–нибудь был женат, Шпальт? Полагаю, что нет.
– Конечно же, я был женат, ваше высочество. Как я уже напомнил вашему высочеству, я всего лишь крестьянин.
– И что произошло?
– Она умерла при родах. Наш первенец.
– Сожалею, Шпальт.
– Без сомнения, это также уберегло нас обоих от большой печали. Всегда есть, что вспомнить.
– Ребёнок тоже умер?
– Нет, ваше высочество. Она не умерла. У её отца не было намерения повторно жениться; а в том, что за ребёнком – за маленькой девочкой – присматривает чужая женщина, немедленно разглядели бы злой умысел, тогда как отец, школьный учитель, должен был служить для других примером. Мне посчастливилось устроить ребёнка в хороший дом. Как учитель, я был, конечно, осведомлён обо всех домах. Теперь она в услужении у вашего высочества, но не знает о том, что я её отец, и это знание причинит ей много боли, поэтому я прошу ваше высочество не нарушать молчание, даже если такой случай когда–нибудь представится.
– Разумеется, Шпальт, разумеется. Печально знать, что для тебя всё не сложилось лучшим образом.
– Когда–нибудь всё приходит к плохому концу – или к тому, что им кажется. Это послание о неизбежности смерти. И обычно оно не заставляет себя ждать.
Его фужер опять был пуст, а сам он сосредоточенно разглядывал обесцвеченные пятна на тыльной стороне своих ладоней.
Бодензее – не вполне горное озеро. Лишь с восточного края, на территории Австрийской Империи, за Брегенцем и возле него к воде подступают горы. В других местах они стоят в отдалении, иногда значительном; подчас причудливые – как за Бодманом, с тамошними первобытными обитателями; зачастую невидимые сквозь трансформации атмосферы. И всё же, встав по широкой границе, горы ждут и наблюдают, как ждут и наблюдают огромные непознаваемые существа, населяющие их снаружи и изнутри. Когда луна уходит или скрывается за облаками, озеро местами кажется таким же огромным, как море, таким же чёрным, вероломным, всемогущим; и таким холодным, что представить это может лишь тот, кто на маленькой лодочке плыл по нему в одиночку.
Как плыл теперь Эльм. Ни огонька, ни проблеска не было видно вокруг, только слабо волновалась поверхность воды, да то и дело звонко бился о лодку лёд – хоть время для него, как можно было подумать, ещё не пришло. Никогда прежде в своей жизни Эльм не попадал в такую кромешную темноту. Никогда в детстве не запирали его в тёмном погребе или чулане, никогда, достигнув зрелости, не знал он серьёзных сражений на поле боя. Где–то между увешанной запретительными объявлениями замковой пристанью – шаткой, но, когда он вступал на борт, отчётливо различимой – и той частью озера, где он находился сейчас,
