— Вон там! Я видел!
— Он со стороны порта шел!
— Не один, несколько их, с ними собака была!
Из казармы посыпали казаки как горох из опрокинутой банки. Они бежали, на ходу крепя пояса с ножнами и закидывая ружья за спины.
— Что там произошло? — схватив молодого чернявого казачка за рукав, спросил Михаил.
— Кажись, опять нечисть поперла!
Михаил, забыв о французе, побежал вслед за казаками. Никола остался стоять в тени под платаном, глядя в спину бегущему кузнецу. Невдалеке от казармы, у коновязи, нервно фыркали кони — верный признак того, что рядом находится нечисть. Кони начали дергаться и брыкаться, столбы, к которым они были привязаны, того и гляди рухнут. Они кого-то очень сильно испугались.
Кто это был — упыри, вурдалаки или еще кто из нечистой братии, предстояло узнать.
Кузнец отвязал своего Кудлата, стоявшего под седлом с самого утра и запрыгнул на него. Конь, почуяв хозяина, несколько успокоился, но в сторону порта идти не хотел. Только после нескольких окриков он настороженно двинулся к морю. Кудлат фыркал, вертел головой, ржал, но подчинился воле человека. Вскоре он уже скакал галопом, а рядом с ним бежали его товарищи.
Ножны при каждом скачке били коня по боку, подстегивая его.
Минуту спустя Михаил увидел отца Силантия. Тот стоял посреди дороги — один рукав рясы оторван, борода развевается на ветру, в руках бутыль со святой водой, которую он разбрызгивает перед собой. Все знали, что нечисть святой воды не боится, но сила привычки велика. Не брали упырей и молитвы, однако поп громко, нараспев читал 'отче наш', потом затянул молитву богородице, хоть и понимал, что толку от этого чуть.
Люди поговаривали, что за грехи их бог отдал Южную Пристань дьяволу и тот, недолго думая, наслал на город своих тварей. Несколько пришлецов спокойно, будто не замечая священника, продолжали идти по дороге. Рядом с ними была собака, и Михаил порядком удивился — раньше появлялись только разные уродцы, то о трех ногах, то с одним глазом, то волки с петушиными головами, то вообще какие-то крокодилы. Но сейчас перед казаками стояли обычные люди, отличаясь от них только одеждой, а с ними была обычная собака, похожая на сенбернара.
— Отойди, батюшка, — крикнул есаул. — Отойди от греха подальше.
Шашка с легким 'вжикон' выскользнула из его ножен и блеснула сталью в солнечных лучах.
— Руби их, братцы, — приказал он, и тотчас над головами казаков заблестело несколько полуденных солнц.
Поп, завидя подоспевшую помощь, сошел с дороги. Казаки тем временем приблизились к чужакам, помахивая шашками, и по команде есаула с гиканьем бросились на них. Кузнец хотел было их остановить, уж очень страшной показалось ему нападение казаков на собаку и нескольких безоружных людей, но не успел — в несколько секунд пришлецы были уложены вдоль дороги с отрубленными головами. Из кустов выбрался отец Силантий с бутылью под мышкой. В бороду его вплелись веточки и листья, отчего он стал похож на лешего.
— Слава те, господи! Я уж думал, в одиночку с нечистью драться придется.
— Пошто так жизнью рискуешь, батюшка? — с укоризной в голосе сказал есаул. — Неровен час сожрут черти, а нам что потом без тебя делать? Да брось ты эту бутыль, коль в ней самогона ни капли нет.
— Водица здесь святая, — заметил отец Силантий.
— То-то пользы от неё! — укоризна в голосе есаула сменилась едкой насмешкой.
И тут Михаил обратил внимание на то, что одного пришлеца не хватает.
Собаки. Успела дать деру. И неизвестно, где она спряталась, и теперь ее навряд ли удастся найти — не отличить её от обычной собаки. Михаил даже подумал — а может быть, это и была обычная собака, а те пришлецы — обычные люди? Да нет, судя по реакции коней, судя по их мандражу, пришлецы это, кони пришлецов ужас как боятся. Михаил со злостью пнул камешек под ногами.
Вот ведь нечисть хитрая пошла, под людей косить начала, думают, что мы пожалеем. А мы и своих не пожалеем, если надо, а тут всего лишь нечисть.
Вскоре подъехала бричка, на которую загрузили тела пришлецов и их отрубленные головы. Лошадь брыкалась, ржала, не хотела везти нечистых, но с ее мнением никто не считался. Тела чужаков отвезли на городскую свалку, где и сожгли, облив керосином. Над городской свалкой вот уже полгода стояла удушливая вонь, запах горелого мяса, и туда даже бродячие собаки опасались подходить. А люди привыкли доверять своим питомцам — и кони, и собаки едва почувствовав иноземельцев, начинали вести себя так, что сразу становилось ясно — перед ними исчадия ада. Ведь псы даже прах пришлецов облаивали, а это о многом говорит.
Закончив с телами нечистых, казаки вернулись в казармы, оставив дозор в порту. Михаил уже знал, что твари не появляются одна за другой. Теперь можно ожидать их только к вечеру. Поэтому он решил навестить Витьку и проверить как идут дела в кузнице. Подышать расплавленным металлом, очиститься от скверны жаром кузнечного горна — он бы полжизни отдал за то, чтобы дожить остатки лет в своей кузнице. Но времена нынче не те, тяжелые времена, казаки только и заняты тем, что отлавливают нечисть, сжигают пришлецов на городской свалке. А кто кроме Михаила Стожарова поможет им? Ведь недаром он бывший вояка, и матросом успел побывать, и в пехоте не одну пару сапог износил. С кузницей и Витька справится, надо лишь следить за ним да советы давать. А у кузнеца сейчас работы хоть отбавляй — город почитай заново строится, одних ажурных перил сколько надо! Ага, ажурные перила — город почти разрушен, а богачам подавай ажурные перила да кованные заборы покрасивей. Да ладно, деньги платят, какая разница за что получать их?
Хотя больше всего Михаил любил работать с оружием и Витьку на это натаскивал. Шашки, кортики, ятаганы, несколько раз даже двуручные мечи ковал, когда пошла мода на средневековье. А иногда кузнец и сам моду делал — изготовит саблю турецкую и ну хвалить её перед посетителем. Тот, как услышит, что такая сабелька у самого градоначальника на стене в гостиной висит, и берёт её. А последним градоначальник гонцов своих присылает — 'сделай и мне такую же, а то неловко, почему у всех есть, а у меня нет'.
В кузнице Михаил отдыхал и душой, и телом. Скидывал казацкую одежонку, надевал грязную робу, ставил в углу шашку и ружье и принимался за дело. Только теперь он не первым, подмастерьем теперь он был. А его ученик с каждым днем становился все искуснее, иногда даже свои идеи подкидывал, чем очень удивлял и радовал Михаила. И это было здорово — хороший ученик должен стать лучше своего учителя, иначе не будет никакого движения, прогресса не будет. До вечера Михаил провел в кузнице, а после собрался, дал
Витьке несколько советов, похвалил за новые приемы и ушел в казарму.
Вечером, сидя на своей кровати, он задумался о сегодняшнем дне.
Вспомнился и разговор с французом, и сожженные пришлецы, такие непохожие на прежних упырей. А ведь Никола, наверно, был прав — ведь может быть и так, что никакие это не вурдалаки, не упыри, а обычные люди, только из другой земли. Может быть, даже из Российского Триединства. Он повернулся к
Ваньке Игнатьеву, здоровому борову сорока с лишним лет, который на службе вот уже лет двадцать. Иван лежал на кровати с закрытыми глазами, но Михаил знал, что он не спит.
— Вань, слышь? — сказал Михаил.
— Ну? — ответил казак.
— А ведь мы людей сожгли, не нечисть. Они ж, обычные люди были, только одеты не так как мы.
Иван открыл один глаз и покосился на кузнеца.
— А че ж ты, такой умный, сразу смолчал, че ж ты шашкой махал? — зло сказал он. — Думаешь, мне такие мысли на ум не приходили? Приходили, да только поздно, когда головы пришлецов уже в канаве лежали.
— И что же теперь делать? Так и будем убивать их? А что если это такие же люди? Только из другой земли пришедшие. Вот как наши рыбаки пропали, так и они пропали в своей земле. А представь, что рыбачков наших тоже гдето на кострах сжигают?
Иван поднялся и посмотрел на Михаила.
