Профессор вступил в Южную Пристань с севера, по Каменному Тракту.
Это само по себе уже могло стать сенсацией местного масштаба — после злополучного землетрясения город был отрезан от континента, и путники прибывали сюда только по морю, да «чертовыми вратами», как в обиходе называли пространственные аномалии. Профессору было «за пятьдесят», причём насколько сильно «за» не смог сказать даже намётанный глаз
Павла Смельцова, служащего швейцаром в Гранд Отеле. Предупредительно распахнув дверь, Павел учтиво поклонился — за что тут же получил мелкую ассигнацию «начайных». Профессор подошел к стойке и опустил на пол туго набитый пехотный ранец из телячей кожи.
— Чего изволите-с? — словно по волшебству за стойкой появился сорокалетний управляющий Гранд Отелем Игорь Иванов в безукоризненно белой сорочке и галстуке-бабочке. Излишняя, на взгляд Павла полнота, ничуть не мешала Игорю с соответствующим уровню заведения изяществом принимать постояльцев. Вот и сейчас он широко улыбался, в полной мере демонстрируя профессору дружелюбие и открытость.
— Моё внимание привлекла ваша мансарда, правильно ли я понимаю, сударь, что там расположены апартаменты?
— Разумеется-с. Осмелюсь заметить, роскошные апартаменты, которые сейчас совершенно пустуют. Они будут стоить вам…
— Устраивает, — буднично сообщил профессор, оборвав управляющего на полуслове. —
Поднимите наверх мою кладь.
— Как вас записать, сударь? — почтительно склонился Иванов.
— Профессор… — здесь он на секунду замялся. — …Ричард Клейн.
— Родственник? — неожиданно заинтересовался управляющий.
— Всего лишь однофамилец. Не ожидал, что вы знакомы с трудами Феликса Клейна.
— Он читал мне в Гёттингенском Университете теорию чисел. Между нами, он единственный тамошний преподаватель, на чьих лекциях студентов не клонило в сон.
— Математика — это царица наук, — профессор указал пальцем в потолок. — К сожалению, нынешняя молодежь этого не понимает. Совсем не понимает.
— Всецело разделяю ваше мнение, сударь. Не сочтите за невоспитанность, что привело вас в наш городишко?
— Императорская Санкт-Петербургская Академия наук, пропади она пропадом. Оторвали от научных изысканий, предлагают исследовать здешнюю аномалию.
— Не вы первый, не вы последний, профессор Клейн. Академия наук, убедившись в своём бессилии, шлёт к нам самых разных специалистов: физиков, географов, ботаников… Даже специалист по оккультным наукам у нас как-то останавливался. Правда, надолго не задержался — на следующий же день отправился обратно в столицу, даже вещи оставил, дюже ему наш порт не понравился. Надеюсь, сударь, вам повезет больше.
— Мне непременно повезет больше, — профессор натянуто улыбнулся. — Если вы не возражаете, я хотел бы пока прогуляться. Эти клёны на площади…
— Платаны.
— Не суть важно. Они напомнили мне интересную топологическую задачу, над которой я бы с удовольствием поразмышлял некоторое время. Вот недельная плата за апартаменты, — профессор положил на стол пачку ассигнаций. — Южная Пристань — красивый город.
Когда профессор вышел на улицу, Игорь Иванов кивком подозвал Павла.
— Что думаешь?
— Ты про профессора? По-моему, типичный чудак, с головой ушедший в свою математику. К тому же, не шибко преуспевающий, коли путешествует без ассистента, а вся его кладь умещается в армейский ранец.
— Вот именно, типичный. Я бы даже сказал архетипичный, такой, коими профессуру видят мещане. Слышал, как он удивился, когда я сказал, что знаком с трудами его однофамильца?
— Думаешь, врёт, и на самом деле никакой он не математик?
— Обрати внимание, сам он ни разу не сказал, что он математик. Хотя, полагаю, в математике он вполне себе разбирается.
— С чего ты взял? Тыкать пальцем в потолок, с умным видом заявляя, что математика — царица наук, могу и я.
— Он оплатил апартаменты ровно на неделю. Копейка в копейку, учитывая наценку выходного дня и пятничную скидку. Это притом, что стоимость номера я так и не назвал. Не прост наш профессор, ох не прост. Не удивлюсь, если он, помимо прочего, служит в Тайной канцелярии.
— Так она ж упразднена Александром Павловичем. Уж почитай сотню лет как упразднена.
— Это у нас упразднена, а в Триединстве, говорят, по сей день существует и даже процветает. Да и не одно Триединство на Южную Пристань завязано. Короче, присматривай левым глазом за профессором, дабы не стряслось чего. Знаем мы этих сумасшедших учёных.
Павел кивнул, и тут же выбросил профессора из головы. Подобные происшествия были в Южной Пристани нередки, светила мировой науки с завидной регулярностью пытались раскрыть тайну приморского городка, а агенты разведок всячески им в этом способствовали или препятствовали — в зависимости от гражданства и политических предпочтений пресловутых учёных. В сравнении с творящимся в порту ночью, шпионские игры были злом привычным, и горожане уже не шарахались от снующих по подворотням фигур в длинных плащах, под которыми при желании в разобранном виде можно спрятать даже аэроплан. Впрочем, профессор напомнил о себе следующим утром, когда смена Павла подходила к концу и первые лучи солнца уже освещали верхушки платанов. Он подошел к юноше и небрежно поинтересовался:
— Молодой человек, не желаете немного подработать? Мне нужен ассистент.
— А в чём будет заключаться моя помощь, и какое вы мне положите жалование?
— Мне нужен человек на посылках, который, помимо прочего, помогал бы мне во время проведения эксперимента.
Справедливо рассудив, что с позиции ассистента приглядывать за Ричардом Клейном сподручнее, да и лишние ассигнации никогда не помешают, Павел охотно согласился. Сразу по окончанию смены он поднялся на мансардный этаж и постучал в дверь занятых профессором апартаментов.
Посещать апартаменты Павлу доводилось не раз — служащие Гранд Отеля частенько подменяли друг друга, и внутреннее убранство номеров не было швейцару в диковинку. Многослойные льняные занавески были отдернуты, пропуская в номер потоки солнечного света.
На кровати был небрежно набросан нехитрый скарб профессора, на столе стояли две гостиничные чашки с горячим сортовым чаем и блюдо с баранками, а на тумбе возвышалось некое подобие перевернутой хрустальной вазы. Хрустальное чудо привлекло внимание Павла — в списке имущества отеля оно не значилось.
— Если не ошибаюсь, это скульптура — творение кого-то из кубистов? — предположил он. — Брак? Или всё-таки Пикассо?
— Ошибаетесь, молодой человек, — профессор с трубкой в руках сидел в кресле в дальнем от окна углу и время от времени вдыхал в себя табачный дым, пуская забавные кольца.
Взгляд Павла зацепился за странного кроя темный костюм, чуть мятый и провисающий с боков, но, тем не менее, изысканный. — К современной школе живописи и ваяния эта модель не имеет ни малейшего отношения. Присаживайтесь, угощайтесь чаем, баранками.
— Модель? — переспросил юноша, обнимая ладонями горячую чашку.
На его лице, по всей видимости, было столь явно нарисовано изумление, что профессор хмыкнул.
— Эта скульптура, как вы её назвали, ни что иное, как бутылка Клейна. Нет-нет-нет… Я не имею к её созданию ни малейшего отношения, она названа в честь Феликса Клейна, моего однофамильца.
— Не очень-то она и похожа на бутылку, — фыркнул Павел.
— Конечно, правильнее будет называть её «поверхность Клейна», — неожиданно согласился
