главное — русофоб… Все это делают люди, восхвалявшие Маркса… Но главное — зачем они делают именно сейчас именно это? Сейчас, а не пятью годами позже или пятью годами раньше?
Сейчас, когда с болезненной для власти, элиты и общества очевидностью выясняется, «что к чему». Что либо Россия в неслыханно короткие сроки и на непонятной основе соберет вокруг себя новую сверхдержаву, либо мир вступит в фазу глобального коллапса со всеми его последствиями. Простейшим из которых является мировая война.
И ведь всем понятно, что сверхдержавная сборка осуществляется лишь вокруг исторической новизны. А историческая новизна всегда является зовом творческой сущности, задыхающейся в постисторической отчужденческой душегубке!
Кому-то нужно, чтобы Продукт, созданный в советский период, был окончательно скомпрометирован, но теперь уже другими людьми. Теми, кто возмущался предыдущей — яковлевско-новодворской — компрометацией. Людьми умными, тонкими, прекрасно знающими, что такое единство места, времени и обстоятельств. Людьми, знающими, что в политике все всегда имеет не то значение, которое выдвигает на первый план историческая наука. То есть не буквальность — кем кто был, — а интенциональность (кого, когда, как и зачем «уделываем»). Людьми, никогда к строгой исторической науке не тяготевшими и узкими «марксоведами» не являющимися. Людьми, имеющими широкий круг интересов и в принципе вполне способными писать (и пишущими) о чем-то еще.
Бог им судья. Каждый делает то, что считает нужным. Они считают нужным писать о русофобии Маркса. Я не буду им развернуто оппонировать. У них свой Маркс, у меня свой. Тот, который нужен XXI веку. Тот, который нужен России и для реабилитации своего прошлого, и для сверхдержавного будущего, буде оно возможно.
Мой Маркс — это ревнитель Сверхистории и враг Постистории. Постистория уничтожает мир. Спасти его может только Сверхистория.
Кто-то может сказать об этом лучше, чем Маркс? Это было бы замечательно. Но даже в этом случае все уже сказанное на тему, чья актуальность понятна только теперь, — на вес платины. Маркс утверждал, что коммунизм отменяет труд. Не делает его владыкой, а отменяет. Или, точнее, как только труд станет владыкой, он будет отменен. В пользу чего? Кайфа? Релакса? Бесплатных проездов на трамвае, которые обещал новому поколению советских людей Н.С.Хрущев на ХХII съезде КПСС?
Нет, в пользу творчества. «Освобожденный труд» — это уже не труд. Труд — это прикованный Прометей. Освобождение же понимается как замена труда творчеством. Творчеству мешает отчуждение. Эксплуатация для Маркса — это лишь одна из форм отчуждения, отчуждения прибавочной стоимости. На самом же деле отчуждению может подвергаться нечто большее. Маркс не говорил о душе. Это не его язык. Но в одной строчке Маркса больше духовного пафоса, чем в десятках тысяч напыщенных страниц, нашпигованных сюсюканьями по поводу бездуховности исторического материализма.
Отменить труд! Ничего себе масштаб! И с социальной, и с философской и… с метафизической точки зрения. Потому что труд — это наказание за первородный грех. Отменяя труд, Маркс отменяет наказание… Заменяя труд творчеством, уподобляет человека Богу и… И возвращает человека в иной, более высокий, нежели то, что было потеряно, рай. Ведь не зря Маркс называл потерянный первобытный рай «первобытным коммунизмом», сравнивая его с коммунизмом высшим, в котором отсутствие отчуждения, порожденного все большим разделением труда и социальным неравенством, окажется соединено с высочайшим развитием средств преобразования мира и — самого человека.
Вы предлагаете иначе преодолевать нарастающее отчуждение? Предлагайте! Скажите — как! Никто не держится за Марксовы схемы! Или же вы предлагаете отчуждение наращивать? Ведь если его не преодолевать, то оно обязательно будет нарастать в силу… В силу тысяч причин, приводящих в действие это самое неумолимое отчуждение человека от его высшей — творческой — сущности… Этих причин, повторю, тысячи. Но я скажу лишь об одной и решающей. Опять же — ну никак тут от Маркса не открестишься! Что есть, то есть…
Налицо и впрямь очередной, предкатастрофический, конфликт между производительными силами и производственными отношениями. Наука становится производительной силой. И, становясь оной, вступает в конфликт с существующими и не предназначенными ни для чего подобного производственными отношениями, основанными на нарастающем и неснимаемом отчуждении. Человечество вошло в этап, на котором сохранение этого самого отчуждения непоправимо уродует характер производительных сил. Отчуждение диктует нарастание разделения в рамках нового типа производительности…
Разделение научного массива — в сочетании с его новой ролью — чревато далеко идущими последствиями. Наука не может преодолеть отчуждение, не меняя характера производственных отношений. Но она не может и отказаться от роли новой производительной силы. Не меняя производственных отношений, она не преодолевает отчуждения. Отчуждение же чудовищным образом давит на характер входящей в новые права производительной силы.
Как именно оно давит и что уродует? Давит оно тысячами способов, каждый из которых заслуживает отдельного изучения. Уродства, порождаемые этим давлением, крайне разнообразны. Начни я только перечислять их — мы утонем в деталях и дискуссиях. Пойди разберись — это уродство или новый лик? Мутант или «гадкий утенок» Андерсена? Поэтому я укажу на одно самое очевидное и опасное свойство новых производительных сил, вытекающее из отказа породившего их человечества от преодоления навязанного производительным силам повреждения, названного Марксом «отчуждением».
Наука дифференцируется. Дифференциация неуправляемо нарастает. Тем более неуправляемо нарастает и само отчуждение. Ибо суть отчуждения состоит в том, что человечество порождает нечто, с чем оно после этого порождения уже не способно соединиться. Порожденное тогда превращается в «антитезис без синтеза». Наука в виде антитезиса начинает не обогащать духовно, а пожирать породившее ее человечество. Любой предметный мир, будучи отчужденным, выступает в амбивалентной, освобождающе- порабощающей, роли. Чем выше степень отчуждения, тем в большей степени порабощение (погибель) доминирует над освобождением (спасением). Вещи воюют с людьми самыми разными способами. Что, разве ядерное оружие — не разновидность такой войны? А потребительское безумие? А экология, глобальное потепление?
В пределе человек сам становится вещью. А то и придатком к вещам, оседлывающим его.
Вещи (предметный мир) могут погубить и спасти. Спасти они могут лишь если отчуждение будет снято. А снято оно будет лишь когда опредмечивание (создание предметного мира) будет сочетаться с распредмечиванием (возвращением сотворенного предметного мира человеку). Такое сопряжение опредмечивания с распредмечиванием как раз и является отменой труда, его превращением в творчество.
Творчество предполагает возвращение творящему того, что вложено в Творение. И неважно, что именно вложено. Рабочий вложил труд? Верните вложенное, не отчуждайте созданное трудом. Не отчуждайте никаким образом. Не только прямым (через прибавочную стоимость), но и косвенным. Любая новизна во внешнем мире, материализованная в предмете, созданном человеком, должна вернуться в человека, меняя его внутренний мир, интеллектуально и духовно обогащая создателя новизны.
Человек, создав предмет, должен иметь возможность увидеть себя в созданном и, постигая себя через творчество, соединить внешнее (мир) и внутреннее (себя). Нельзя оторвать возможность опредмечивания (создания нового во внешней по отношению к человеку среде) от возможности распредмечивать. То есть нельзя не возвращать человеку, его творящей сущности, порожденное опредмечиванием новое знание о мире в виде нового знания о себе.
Нельзя разбить зеркало, в котором человек, увидев творчески преобразуемый мир, должен увидеть и себя как преобразуемое единовременно и соответственно миру. Нельзя, чтобы порожденное вовне творческим духом не возвращалось самому же этому духу в виде возрастания его, духа этого, творческой самости.
Вполне уместен вопрос: «Почему нельзя? Что значит нельзя?» И так далее. В самом деле, отчуждение столь же почтенно по возрасту, как и само человечество. Или почти столь же почтенно. Но и поправка на «почти», вычитающая из эпохи отчуждения время первобытного рая (первобытного коммунизма по Марксу) ничего особенно не меняет.
Наверное, когда полузверь изготовил первые орудия и оказал первые воздействия на окружающую среду, отчуждения еще не было. Ибо по сути нечего было отчуждать. Но, как только он преуспел и
