«Чего не должно быть?» — спрашивает друг Фаустуса. И тот отвечает, что не должно быть «благого и благородного, того, что зовется человеческим… того, за что боролись люди, во имя чего штурмовали бастилии и о чем, ликуя, возвещали лучшие умы, этого быть не должно».
И добавляет: «Оно будет отнято. Я его отниму».
На вопрос друга, что же именно он хочет отнять, герой дает очень емкий ответ: «Девятую симфонию» (имеется в виду, конечно же, так называемая революционная симфония Бетховена).
Вот что Ницше хочет отнять у человечества. Вот что он называет «несовместимым с жизнью». Для Ницше несовместимое с жизнью декадентство — это всё (и именно ВСЁ), что проникнуто жалостью, состраданием, апелляциями к любым разновидностям ненавидимой им справедливости.
Ибо справедливость для Ницше — это диктатура слабых, порабощающая сильных. И — препятствующая духу жизни, триумфально идущей по трупам «лузеров».
Все, что взывает к справедливости и состраданию, солидарности («то братья наши») и рыцарственной защите «материала, неспособного постоять за себя», — все это и есть «декадентство». А Христос для Ницше — перводекадент и корень декадентского зла, принесенного проклятыми евреями в великолепный греческий мир.
Ницше — вот что такое суть «белой» (антично-греческой) реставрации, призванной смести «красный» христианский мир.
Спасительные греческие «добавки» к христианству? Принцип спасительных добавок знаком нам всем по «перестройке–1». Вряд ли кто-то забыл о тогдашних предложениях, касающихся спасительных добавок рынка и демократии к замечательному в целом коммунизму. Покойный Шаталин, будучи советником последнего коммунистического вождя Горбачева, инструктировал начинающих рыночников: «Пусть только эти коммуняки клюнут на нашу наживку! Пусть только клюнут — и им конец!»
«Перестройке–2» нужны другие спасительные добавки. В том числе и греческая (эллинистическая) для спасения замечательного христианства.
«Греки нам помогут!» — обещает П.П.Гайденко. Они помогут! В начале XXI века они помогут РПЦ так же, как в конце ХХ-го Шаталин помог КПСС.
«Бойтесь данайцев, дары приносящих», — учили эти самые греки. В XXI веке любая адресация к благодетельному, спасительному возврату — к природе, эллинизму и т. д. — это инструмент демонтажа имеющегося. Мол, нам надо «вернуться к X», а нечто мешает нашему возвращению. Демонтируем мешающее — во имя благодетельного и спасительного «возврата к X». Потом оказывается, что вернулись вовсе не к X, а к чему-то совсем другому. Возникает новый, столь же спасительный Y. И вернуться надо к нему, а для этого…
Ну, хорошо, в конце 80-х это полагалось знать только специалистам по идеологическим спецоперациям. Но потом-то об этом узнали все. Это все опробовали на своей шкуре. На горьком опыте то есть. И что? Сейчас по второму разу? Мы к грекам возвращаемся от… от христианства?
Ницше, автор спецоперации «греки», проводившейся на рубеже XIX и XX столетия (одни назовут это «закатом Европы», другие — постдекадансом, третьи — «возвратом к истокам», четвертые — поминками по гуманизму), твердо знал, что греки — это его диверсия против христианства. Его инструментальный спецназ, средство «зачистки». С этого момента спецоперация «греки» стала почти нарицательной. Об этом много написано.
Но достаточно просто внимательно прочитать самого Ницше. И не абы как, а именно под заявленным мною выше углом зрения. Ницше гениально осуществляет спецоперацию «греки». На самом деле, греки ему, в отличие от людей, влюбленных в античность, нужны именно инструментально — буквально для сведения счетов с христианством.
Сведя данные счеты и широко используя на этом этапе Аполлона как гармоническое начало, противостоящее христианскому «декадансу» с его жаждой справедливости, Ницше тут же начинает освобождаться от Аполлона. Да, освобождаться. Обнаруживается, что Аполлон-то, конечно, хорош (в любом случае — намного лучше Христа)… Но по-настоящему велик только Дионис — дух ночи, хаоса, ближневосточной оргиастичности.
Как видите, я не на основе чистой игры ума разбираю определенные «термидорианские схемотехники», а соотносясь с историческими прецедентами. То, что Ницше осуществляет в своей книге «Рождение трагедии из духа музыки» (да и в других работах) это именно спецоперация «греки». Суть спецоперации — в освобождении от очень и очень многого (к вопросу о многослойности, которую я уже обсудил).
Трагедия родилась из духа музыки. И, казалось бы, надо восславить сразу и ее, и этот дух музыки. Но это не Ницше, это Бетховен. Ницше поступает иначе. Раз трагедия рождена духом музыки, значит, дух музыки важнее трагедии. А раз он важнее ее, то его триумф трагедию отменяет. Но что такое триумф духа музыки в чистом виде? Это Дионис.
Ницше полностью реализует послойный демонтаж в том виде, в каком я его описал выше. Сначала с помощью Аполлона демонтируется Христос, потом с помощью Диониса демонтируется Аполлон. Это можно назвать примордиальным принципом. Родившее — выше рождаемого. Древнее — важнее нового. Дионис важнее Аполлона, ибо он древнее и без него Аполлон ничто. Нет светлых аполлонических трагических образов без черной стены дионисийского танатического оргазма.
Спорное утверждение, но дело даже не в этом. Согласимся с утверждением и зададимся вопросом — ну, и что? Нет ребенка без родителей, нет текста без контекста. Но это же не значит, что родители отменяют ребенка, а контекст отменяет текст. «Значит, значит!» — отвечает Ницше. За этим его «значит, значит» стоит очень определенная и очень далеко идущая примордиальная логика. Логика регресса. А как иначе? Регресс — это движение вспять. Если предшествующее хуже последующего (а такова историческая логика), то регресс ужасен и губителен. Если же предшествующее лучше последующего, то регресс прекрасен и спасителен.
А ужасно и губительно это самое… как там его… развитие! А также то, что его обеспечивает. А обеспечивает его разум человеческий. Который Ницше и атакует в первую очередь. Христос, Аполлон — это в каком-то смысле второстепенные цели в рамках затеянной им атаки. Главная цель — Сократ. То есть разум как таковой.
Дух музыки, Дионис и прочее? Ницше превозносит их, чтобы добить Сократа. Раз не слушался Сократ духа музыки — он негодяй и ничтожество.
А ведь что такое Сократ вообще и тот Сократ, который нужен Ницше? Это то, что символизирует разум, гуманизм (в античном его варианте), науку, волю к истине и восхождению, волю к свету. Раз разум — это то, что проникает во тьму, то его дискредитация есть восхваление Тьмы. Так Ницше этим и занят. Он молит богов, чтобы они послали ему безумие и Тьму.
Начали за здравие, а кончили за упокой! Сначала восхитились греками как носителями формы, света, гармонии и убрали с их помощью Христа, затем избавили гармонию от формы (Аполлона) и разума (Сократа). Затем оказалось, что нет никакой гармонии, да и не нужна она. А что нужно?
Тьма! Танатос!
Потому что когда говорят, что над жизнью нет судьи, то скоро жизнь, освобожденная от судьи (с концом премодерна Суд не отменяется, для очень многих судьей становится История, дух ее), оказывается добычей смерти (Танатоса). И Ницше, отец спецоперации по зачистке, именуемой «ищем спасения у греков», этого не скрывал.
Да что это я все о Ницше? О прошлом то есть? Увы, дело в том, что Ницше не в прошлом. Что он не только предтеча фашизма, но и кумир вроде бы далекого от фашизма постмодернизма. Далекого ли?
Но, может быть, еще важнее то, что Ницше — кумир нынешнего социал-дарвинизма. То есть того, что было положено в основу «перестройки–1» и будет положено в основу «перестройки–2». Вопрос на засыпку: можно ли соединить Ницше с христианством, которое он отрицает? На первый взгляд, нет. А на самом деле — можно. Если речь идет об особом христианстве. Так вот это христианство (убежден, что никаким христианством на самом деле не являющееся) и нужно нашей прорве. Она же господствующий класс. Классом-то ее, конечно, можно назвать с натяжкой. Но каково общество, таков и класс.
Все мы каждый день видим (по телевидению и не только), что класс сей хочет и крестик нацепить, и поницшеанствовать. То бишь освободить жизнь от всяких там судей.
Его заказ выполняют. Но при выполнении эта самая Жизнь, над которой, видите ли, нет судьи, тут
