Лаки смотрела на неге широко раскрытыми глазами. Его слова отдавались у нее в мозгу отвратительным эхом. Соучастница убийства! Ее охватила ярость, хотелось крикнуть, что все это неправда. Она боролась с собой, напрягая все силы.
Грег молча привлек ее к себе, и Лаки поняла, что бы она ни совершила в прошлом, он любит ее всем сердцем. Она облегченно вздохнула и прижалась к его груди.
— Как же это меня угораздило?
— Ты показала, что не знала о его намерении совершить ограбление, но тебя все равно приговорили за соучастие в убийстве к двадцати двум годам. Ты отсидела десять лет и еще несколько месяцев.
Лаки в отчаянии смотрела на волны, обрушивающиеся на золотой пляж. Прожить треть жизни за решеткой! Невероятно! Она с содроганием вспоминала даже считанные дни, проведенные в каталажке на Мауи. В неволе она чувствовала себя недочеловеком, полным ничтожеством.
Номер... Конечно, она не помнила, как сидела в тюрьме, но отлично знала, что значит быть ничем — номером, а не личностью. STO унизительно и страшно. Ее охватило отчаяние, граничащее с тошнотой.
В таком случае надо благодарить судьбу за свое беспамятство! Камера в Мауи — и та была для нее сущим адом. Разве можно жить, помня о десяти долгих годах заключения?
Но кем же она была прежде? Как докатилась до тюрьмы?
— Что еще ты узнал? — тихо спросила Лаки.
— Доктор Кармайкл, психолог, рассказала о тебе довольно много. Судя по всему, она проявляла к твоему делу особенный интерес.
— Ей известно, есть ли у меня родня?
— Если и есть, то разве что совсем дальняя. Твои родители не состояли в браке. Об отце вообще ничего не известно.
— Моя мать умерла? — спросила Лаки, вспомнив слова Брэда.
— Да, погибла в автомобильной аварии, когда тебе было шесть лет. — Грег сделал паузу; казалось, он хочет сообщить ей что-то еще, но никак не может собраться с духом. — Тебя отдали на воспитание в другую семью. Ты почти не умела говорить.
— Я была немой?!
Невероятно! Двухлетняя дочка Сары уже тараторила вовсю, четырехлетняя Джулия и вовсе говорила совсем как взрослая.
— Почему я молчала в шесть лет?
— Вряд ли мы сумеем получить ответ. Наверное, у тебя была такая сильная психическая травма, что ты боялась говорить. Помнишь, ты думала, что тебя зовут «Заткнись»? Очевидно, всякий раз, когда ты хотела что-то сказать, мать орала на тебя, требуя заткнуться.
Вместо жалости к самой себе Лаки почувствовала страшный стыд.
— Господи, ведь я делала то же самое! Я кричала на Джулию. Брэд рассказывал мне...
— Брэд говорил, что ты била дочь?
— Нет, но...
— Значит, тебя нельзя сравнить с твоей матерью. Ранние годы человека — источник самых глубоких впечатлений. Ты пережила страшные испытания, а неосознанно воспроизводила потом поведение, которое было тебе знакомо. Это свойственно многим людям, подвергавшимся в детстве жестокому обращению. Однако ты боролась с собой. Ты срывалась на Джулию, но ни разу не подняла на нее руку.
— Ты прав. Накричав на нее, я спешила признаться ей в любви. — Лаки взъерошила свои короткие волосы. Она была страшно зла на себя. — Я ее совершенно запутала. А ведь сколько твердят: не путайте детей, будьте последовательны!
— Больше ты не срываешься, а это самое главное. Лаки поудобнее устроила голову у него на плече и прикрыла глаза. Как ни ужасна была женщина по имени Келли, она хотела знать о ней все.
— Что еще ты узнал?
— Твоя приемная мать была доброй, набожной женщиной. Она жалела тебя, но считала умственно отсталой: ведь ты все время молчала. Она советовалась с врачами, пыталась разговорить тебя, но это ей не удавалось. И вот однажды ты запела в церкви.
— Поэтому я и знаю «Господню благодать», — тихо проговорила Лаки.
У нее разрывалось сердце: сколько она ни силилась, никак не могла вспомнить эту чудесную женщину, у которой хватало любви и терпения на такого трудного ребенка. Лаки казалось, что она должна быть похожа на Сару, отдающую близким всю себя, ангела-хранителя семьи.
— Услышав, как ты поешь, она загорелась надеждой, и в конце концов ты действительно заговорила. Она отдала тебя в школу и помогала изо всех сил, чтобы ты не отставала: ведь одногодки опережали тебя на два класса. Твоя жизнь сложилась бы совершенно по-другому, если бы эта женщина прожила подольше.
— Она умерла? Как печально! Мне хотелось бы с ней поговорить, поблагодарить ее...
— По данным, имеющимся у доктора Кармайкл, она была пожилой вдовой и умерла от сердечного приступа. Ты начала кочевать по приемным семьям, нигде подолгу не задерживаясь. У доктора Кармайкл есть только данные социальной службы, и из них следует, что твоя успеваемость неуклонно ухудшалась. Ты стала дерзкой, вспыльчивой, чуть что, лезла в драку, связалась с плохой компанией...
— Неужели обо мне нельзя сказать ничего хорошего? Может быть, я занималась спортом? Ты сам говорил, что я прекрасно плаваю...
Прежде чем ответить, Грег помолчал, взвешивая слова.
— Да, ты состояла в команде по спортивному плаванию. В тюремной команде.
Лаки вдруг пришло в голову, что Джулия очень скоро начнет расспрашивать ее о детстве и юности. Разумеется, ей не обязательно открывать всю подноготную, пока она не вырастет и не поумнеет. Но когда у матери такое темное прошлое... Боже, неужели ее будет стыдиться собственная дочь?!
— Доктор Кармайкл пыталась на тебя повлиять, умерить твою вспыльчивость, но ты не переставала ссориться с другими заключенными и с охраной. Тебя несколько раз сажали в карцер. Ты была настоящей одинокой волчицей, отказывалась с кем-либо дружить. Первые пять лет ты проработала на кухне, а по вечерам посещала тюремную школу.
— Теперь понятно, почему у нас повар. Брэд говорит, что я ненавижу готовить. Но у меня сохранились эти навыки, потому что я посвятила готовке слишком много времени. И вот что 'любопытно: я не помню, чтобы это занятие вызывало у меня ненависть!
Грег печально улыбнулся.
— Ты так упорно училась и так прогрессировала, что тебя приняли в специальный компьютерный класс. В тебе проснулся замечательный талант. Сам начальник тюрьмы поручил тебе перевести их архивы на новые носители.
— Хоть одно доброе дело!
Он покачал головой и крепче обнял ее.
— Не совсем. Ты оказалась такой умницей, что стерла из тюремных архивов все упоминания о себе. В их банках данных не осталось ровно ничего, даже отпечатков твоих пальцев! Вот почему Коди не мог получить о тебе никакой информации. Тебя опознали по фотографии, но сказали, что в тюрьме ты была длинноволосой шатенкой.
— На всех фотографиях, которые мне показывал Брэд, у меня длинные волосы. Я сходила к Себастьяну, своему парикмахеру. Он не мог поверить, что я осветлилась и завилась. Наверное, я очень гордилась своими волосами. Чего ради мне понадобилось их обесцвечивать?
— Понятия не имею. — Грег погладил ее по мокрой голове. — Какие коротенькие! И больше не завиваются. Ты похожа на зеленоглазую фею.
— Себастьян советует снова отрастить волосы и больше не дурить. Но я, может быть, останусь стриженой. Не хочу быть похожей на себя прежнюю.
— Понимаю, что у тебя на душе. — Он поцеловал ее в кончик носа. — Я всегда буду тебя любить — и с короткими волосами, и с длинными.
Лаки отвернулась: она не хотела переживать все это снова. Один раз они уже расстались, и второго раза она бы не выдержала. Но как ей хотелось быть достойной любви, которой светился его нежный взгляд!
