рукой Марису. — Иди, с тобой поговорят внизу.
Эллонка испуганно посмотрела на госпожу. Девица Къела слегка качнула головой, запрещая ей двигаться с места. Герцог Гоэллон и капитан Кадоль умели воспитывать слуг: эллонка осталась на месте. Ей достаточно было этого едва заметного движения госпожи.
— Господин барон, прошу вас оставить в покое мою прислугу.
— Эта девка пойдет с нами. И ты пойдешь. Керо пропустила мимо ушей очередное кабацкое «ты», но повнимательнее присмотрелась к Элибо. Он, конечно, волновался — но вот ни малейшего признака горя северянка не увидела. Горя, ярости, испуга, опустошения… ни одного чувства из тех, что полагалось бы испытывать молодому человеку, только что потерявшему мать. Барон Брулен даже не злился, скорее, хорохорился напоказ. Пытался выжать из себя злобу на Керо, но получалось плохонько. В замке Бру не нашлось бы кандидатов и в самую завалящую труппу жогларов.
— Я никуда не пойду. Я приму пристава, когда он приедет в замок. Надеюсь, за ним уже послали? До тех пор я останусь в своих покоях.
— И не мечтай, змеюка! — сказал барон. — Тащите их вниз. Да уж, порядки в Брулене были самые что ни на есть простецкие. Марису потащили за косу, хотя она не сопротивлялась, а Керо один из солдат невесть зачем понес через плечо. Положение «вниз головой на плече здоровяка» было бы даже смешным, если бы не его причина. Какая же девушка не мечтает, чтоб ее пронес на руках большой сильный мужчина… Вот только несли Керо в лучшем случае — в тюрьму, и ирония не слишком-то помогала наслаждаться новым способом передвижения по замку Бру. Впрочем, оказалась она не в тюрьме, а просто в комнате другого крыла замка. Марису заперли отдельно. По дороге Хенрик куда-то пропал, Керо осталась в обществе Элибо и четырех солдат. Вот тут ей впервые стало страшно. Не слишком сложно было представить, что может сделать с ней господин барон Брулен. Хорошо еще, если сам, а не с солдатами за компанию… Но то ли Элибо куда-то спешил, то ли солдат постеснялся, но он ограничился лишь тем, что вместо слов прощания наотмашь ударил Керо по лицу. Двигался он медленно, намерение его было ясно заранее, но драться или попросту отпрыгнуть — означало по-настоящему разозлить бычка Элибо, поэтому Керо лишь чуть отстранилась и расслабила щеку. Получилось громко, даже больно, но не слишком — зато появился достойный повод шарахнуться к противоположной стене и там замереть, цепляясь за спинку стула. Элибо удовлетворенно хмыкнул и вышел. Снаружи грубо лязгнул засов. Во-вторых, Керо было стыдно.
Она сделала чудовищную глупость: отослала гвардейцев герцога Гоэллона назад в Собру. Три седмицы назад это казалось вполне разумным решением. В двух эллонцах она подозревала не только охранников, но и соглядатаев Руи. Она была уверена, что гвардейцы следят за каждым ее шагом и при оказии отправляют в Собру подробные отчеты; оказия же случалась едва ли не каждый день: в столицу все время шли караваны, да и королевской почте можно было доверить письмо, особенно, если зашифровать его. А замок Бру казался таким безопасным… «Безопасным? — спросила себя Керо. — Элибо. Расплодившиеся «заветники».
Недавняя война. Что, что тебе показалось тут безопасным? Ради чего было отсылать двух сильных обученных мужчин, которым приказано было охранять тебя ценой своей жизни?». Керо могла ответить себе на этот вопрос. Любому другому человеку пришлось бы тащить это из нее клещами, впрочем, один и сам бы все понял, без лишних вопросов, без допытываний. Один бы понял, другая могла ответить себе, а больше никого это не касалось, и касаться не могло.
Тщеславие. Девица Къела так не хотела чувствовать себя маленькой девочкой, за которой постоянно присматривают! Хватало и Марты, которая, кажется, решила заменить ей мать. У баронессы Брулен был лишь один ребенок, непутевый сын, а обе дочери умерли еще во младенчестве. Баронессе хотелось дочку, вот она и принялась нянчить Керо. Этого хватало с головой, чтобы чувствовать себя связанной по рукам и ногам. Пусть карамельно-сладкими веревками заботы, но — связанной. Еще двоих опекунов она вытерпеть не могла. «Не могла вытерпеть опекунов — вытерпишь ложное обвинение, и хорошо, если не Элибо в твоей постели… — ядовито прошептал внутренний голос.» Теперь некому было даже сообщить герцогу Гоэллону: некому, и повода не было.
Его величество король Ивеллион II сделал девицу Къела совершеннолетней, то есть, дал право выходить замуж до семнадцатилетия, отвечать перед судом за свои деяния и получать некоторый доход с родных земель, но, поскольку у каждой благородной девицы, если она не замужем, должен быть опекун, им стала Марта. Вдовы Старших Родов могли становиться опекуншами других вдов и незамужних девиц. Теперь же право опеки над ней перешло к господину барону Брулену. Уж он-то этим правом воспользуется… Руи, конечно, никто не сообщит. Зачем же рисковать? Госпожа баронесса убита, есть убийца — Олина, есть Керо Къела, которых он же прислал в замок Бру. Керо Къела приказала служанке Олине убить баронессу Марту Брулен. Чушь, полная и законченная чушь, и как только герцог Гоэллон об этом узнает, он вмешается — и все встанет на свои места. Значит, те, кому нужно сделать из Керо и Олины убийц, приложат все усилия, чтобы герцог Гоэллон ничего не узнал, или узнал об этом вместе со всей столицей. Керо Къела приказала своей служанке убить баронессу Брулен, Керо Къела и служанка казнены после справедливого суда. Великолепная картина, просто великолепная, и представить ее совсем не сложно. После того, как вся семья Керо, кроме нее самой и брата Алви оказалась на плахе, подобные картины девица Къела представляла с тошнотворной легкостью: палач, эшафот, тонкая белая рубашка, едва прикрывающая колени, семь ступеней вверх; потом голова ложится на колоду. Щекой на старое, пропитанное кровью дерево. Или на свежее, еще пахнущее смолой дерево.
Свист топора, удар, смерть. Очень просто, очень легко это случается с некоторыми людьми в Собране… Если герцог Гоэллон узнает, то — что он сделает?
Примчится в Брулен? Отправит отряд, который штурмом возьмет замок и освободит Керо (это если верить в то, что ей дадут прожить целую девятину)? Или пожмет плечами и скажет, что дурная девица сама выбрала свою судьбу? Герцог Гоэллон, Паук, Руи, не любивший, когда его называют полным именем, а Керо оно казалось красивым и звучным. Короткий резкий вдох и долгий мягкий выдох: Руи-Энно… Непостижимый, невозможный человек. Никогда не знаешь, как он поступит в следующий момент. «Наилучшим образом в этой ситуации…» — мог бы ответить он, сумей Керо дотянуться до него мыслью и спросить: «Как вы поступите, герцог?». Ответить и рассмеяться, а потом сделать что-нибудь странное и удивительное.
Прошлой осенью он отбил Керо у дальних родственников, которым пришла в голову дурацкая мысль вывезти девушку в Тамер. Она не хотела, она кричала и плакала, обещала сбежать, убить себя, отказаться от пищи: казалось, что страшнее Тамера нет ничего на свете. Рабы, которые чудом выживали при бегстве через перевалы, рассказывали о тайных гаремах дворян, о том, что они с удовольствием покупают молоденьких девиц — словно скотину, словно охотничьих собак. Раздевают, ощупывают, осматривают зубы. Выбирают, купить ту или эту… Владетель Вааринен убеждал Керо, что все будет иначе: ее примут с почетом, пригласят ко двору кесаря, помогут найти брата или хотя бы дадут достойного опекуна, а потом и мужа. Палач, топор и эшафот прельщали девицу Къела куда больше: по крайней мере, там все кончится быстро. Даже если палач промахнется с первым ударом, так со второго добьет; а вот жить в проклятом Тамере, с каким-нибудь тамерским мужем… или в гареме этого самого тамерского мужа… упаси Мать Оамна. От герцога Гоэллона, вздумай он петь девушке те же песни, она сбежала бы в первую ночь. Нашла бы способ. Но он пообещал совсем иное: возможность самой выбирать, как и где жить. Обучение и почетную должность предсказательницы, идеально подходящую для женщины, которая очень хочет ни от кого не зависеть. Уважение и даже некоторый почтительный страх. Свободу поступать по своему выбору. Герцог пообещал — и исполнил все, что обещал. Никаких женихов, если не вспоминать дурацкий розыгрыш с участием господина Кертора. Никаких опекунов, монастырей, дальних владений и необходимости притворяться крестьянкой, пока король не забудет про последнюю уцелевшую из рода Къела. Никакого Тамера… Книги, уроки, разговоры — настоящие, которые дома она могла вести лишь со священником, единственным, кто не считал Керо дурочкой, прогневившей во младенчестве Мать Оамну и за это лишенной разума, — лошади, наставничество Кадоля, смешные, но милые юноши Альдинг и Бориан, наивный Саннио, которого герцог Гоэллон разыграл так, что девица Къела даже позавидовала. Все это — и еще чуть больше.
— Зачем вы распустили волосы, Керо? Они к утру спутаются. Наверное, ей следовало краснеть и смущаться, но ни малейшего желания не возникало. Волосы? Зачем? Чтобы было красиво. Дома ее считали дурнушкой — высокая, тощая, как палка, плоская, как доска, лицо с кулачок, — а вот волосам сестры завидовали. Хильда даже один раз нарочно так подала Керо свечу, что едва не спалила полголовы. Грешно
