— «Противостоящий же — Враг от века, Враг грозный и гибелью грозящий, и повергшему его в мощи его дано будет право просить у Сотворивших любую награду, ибо свершится тогда торжество великое и будет мир избавлен от пагубы…» — прочитал наизусть Саннио. — Но это же невозможно!
— Так-так-так… не далее, чем час назад вы не слишком-то спорили с тем, что возможно совершенное Керо, — расхохотался герцог. — Уж не думаете ли вы, что сделанное ей — не по силам мне?
— Я, наверное, никогда не привыкну к тому, что можно — вот так вот, запросто… Это же боги, — наследник развел руками, потом показал пальцем на махину Храма. — Вот такая сила, понимаете? А мы?
— А мы — люди, — резко сказал дядя. — Кстати, не заблуждайтесь на счет этого выдающегося порождения невиданной силы, это не Сотворившие его возвели, а как раз мой будущий собеседник, когда покидал наш мир. Это такой памятник трусости и предательству. Только при служителях Церкви об этом не упоминайте, не поймут.
— Вы меня с ума сведете. Вы столько всего знаете — и молчите!
— Знать — долг нашего рода перед этим миром, Саннио. Хранить то, о чем забыли другие. Знать и молчать, вы поймете, почему, когда прочитаете хотя бы часть книг, которые хранятся в замке Грив. Впрочем, вы можете решить иначе — ваше право, но не раньше, чем станете герцогом.
— Надеюсь, это случится нескоро.
— Вот сегодня же вечером и узнаем, — дядя похлопал Саннио по плечу. — Не вешайте нос, драгоценнейший мой. Скорбеть стоило бы, явись к Керо другое божество и вздумай она произнести над тем, что от него осталось, какую-нибудь просьбу.
— Вы хотите просить о снятии проклятия? Неужели иначе никак?
— Иначе — никак, — отрезал герцог. — Боги не могут нарушать свои собственные законы. Ни одно, ни другое слово нельзя отменить. Пойдемте назад, вам нужно отдохнуть, вы мне еще понадобитесь.
— Правда?
— Разумеется. Если уж от вас никуда не денешься…
На обратном пути Саннио повнимательнее присмотрелся ко всей компании. Альдинг и Андреас тихо беседовали в сторонке, Ханна хлопотала над костром, брат Жан дремал, пригревшись под теплом, которое щедрыми потоками лилось с неба. Эмиль хлопотал вокруг супруги, которая до того скакала резвой козочкой, а теперь сидела бледная и несчастная, двое охранников неловко топтались позади него.
Невероятно мирное, обыденное зрелище — путники на привале, и погода тихая, почти летняя, и вообще все как-то подозрительно ладно, словно перед грозой. А гроза начнется скоро, слишком скоро, и от этого предчувствия тошно на душе…
— Эмиль, забирайте свою супругу и отправляйтесь в гостиницу, — велел герцог.
— Не выпускайте ее из постели до утра.
— Я не хочу… — вяло запротестовала Керо.
— Милая моя, ваши желания никого не интересуют. Вы уже проявили всю возможную в вашем положении неосмотрительность. Радуйтесь, что здоровья у вас — на двух молодых кобылок, но перестаньте испытывать судьбу… Керо с супругом и охраной удалились, Саннио прикорнул подле палатки — внутрь лезть не хотелось, уж больно тепло и свежо было снаружи. Через пару часов его разбудил Альдинг.
— Господин герцог зовет, пойдем, — молодой человек смерил его взглядом. Строгое сосредоточенное лицо, непроницаемая маска. От этого стало еще паршивее, чем раньше. Гагатовые, застывшие глаза смотрели не на приятеля, внутрь себя, словно искали что-то важное — и не могли найти. — Возьми арбалет… Дядю Саннио даже не сразу узнал — глухой шлем закрывал лицо, из-под плаща и котты проблескивала кольчуга. На поясе меч в старинных ножнах, какие племянник видел только на гобеленах, да и сам герцог Эллонский словно сошел с тех гобеленов — статный рыцарь древних времен, грозный и властный.
Паломники жидкой струйкой тянулись из ворот. Шедшую навстречу компанию никто, кажется, не замечал и с трех шагов. Саннио смотрел на тихих, просветленных людей и гадал, что им открылось там, наверху. Может быть, и вправду где-то там, в самом конце каменного лабиринта есть нечто большее, чем бесконечные пустые коридоры, пещеры с ручейками и темнота? Странное дело, в церкви он не раз чувствовал, что его слышат, что где-то выше, но совсем близко, только потянись, есть Сотворившие. Тепло, ощущение мимолетного, но ласкового взгляда, внимания и даже поддержки — но Нерукотворный Храм, верховная святыня для омнианцев и ноэллианцев, казался средоточием глухой равнодушной пустоты. Никого здесь не было, ни Сотворивших, ни Противостоящего, только тишина, которую не разбивали и звуки шагов. Все семеро шли молча, держались поближе друг к другу. Кажется, Храм угнетал и брата Жана. Дорога казалась бесконечной. Чувство времени, так редко подводившее Саннио, здесь отказало начисто, и досадным казалось, что нельзя взять с собой огандские механические часы, пусть они и здоровенные, и нести их неудобно. Потом он подумал, что именно такой жизни для всех хотел герцог Скоринг, и передернулся. Всего-то не самое главное из чудес, а уже неприятно. Может быть, мастера придумают не слишком большие часы? Впрочем, об этом уже нет смысла думать — божество бывшего регента приказало долго жить трудами Керо. Интересно было бы взглянуть на герцога, который об этом узнает…
— Вот мы и пришли, — разбил тяжелую тишину герцог Гоэллон, кивая на вход в очередную пещеру. В отличие от прочих, этот был прикрыт дверями; приглядевшись, Алессандр понял, что створки сделаны — вырезаны? выплавлены? — все из того же черного камня, сплетенного в плотную ажурную решетку. — Дальше вы не пойдете. Ждите здесь, и если вместо меня выйдет что-то не то — бейте. Решетка колыхнулась и вернулась на место, отсекая застывшую безмолвно шестерку от герцога Гоэллона. У Саннио язык прилип к небу, он не мог и пошевелиться, только стискивал ложе арбалета. Тяжелый предмет оттягивал руку, норовил выскользнуть из вспотевшей ладони. Альдинг молча опустил руку на плечо товарищу и вновь застыл — черная статуя на фоне черного камня. Замерли даже непоседливая Ханна и Араон, для которого, как раньше думал Саннио, пять минут в одной позе могут считаться пыткой. Тихо было за решеткой, слишком уж тихо — или стоявшие оглохли, оглохли и ослепли, все, одновременно, и взгляд впивался в переплетение каменных струй, в котором виделись то листья, то силуэты людей, то потусторонние пейзажи, похожие на те, что являлись порой во сне…
Потом через просветы в решетке вдруг начал сочиться серебряный свет, поначалу тусклый, но разгоравшийся все ярче и ярче. Саннио, если верить всем преданьям — дитя первого племени, едва ли не потомок Противостоящего, которого по справедливости нужно было бы называть Сотворившим, никогда не думал, что может так — истово, до слепоты, — ненавидеть серебро. Металл его предков, металл его родового герба. Серебро того, чужого, который сейчас оказался напротив герцога Гоэллона. Голос — нет, едва ли не пение, гулкий баритон, от которого содрогнулись стены, пронизывающий насквозь, резонирующий с каждой косточкой в теле; но слов не разобрать, да и не нужны они — это приказ и зов, и напоминание о долге, но куда больше — о вине, непрощаемом преступлении. Знакомый уже зов, услышанный почти год назад на поляне с убитыми собаками. Вот чем питался тот, кто пытался заставить всех чувствовать вину перед собой, и одного этого было достаточно, чтобы ненавидеть… а Противостоящий не говорил — пел о том, что он исток и начало всему, и ничего не было бы без него, и все должны склониться перед ним. Говорил так, что каменный свод опустился на плечи, и нужно было выстоять, удержать спину прямой…
— Я у тебя — никогда — ничего — не просил! — голос Руи, полный ярости и гнева. Потом — серебристые и алые сполохи, яркие вспышки пламени, но тишина, тишина!..
Саннио рванулся вперед; две руки одновременно вцепились ему в плечи, Альдинга и брата Жана, остановили, не дав прорваться туда, за проклятую решетку, а мгновения казались вечностью, а пламя все билось, и когда оно наконец потухло, юноше показалось — все кончено, сладкоголосый победил. Шевельнулись каменные створки, выпуская наружу существо, облеченное в серебряный свет и алое пламя, словно сошедшее с храмовых фресок — и Саннио стряхнул ладони друзей, поднял арбалет, уже взведенный, когда только успел, руки сработали сами… Альдинг метнулся влево, перекрывая траекторию выстрела, но — не успел, опоздал на тысячную долю мгновения. Стрела сорвалась в полет.
— Нет!.. — крик Литто сорвался с губ на ту же долю мгновения позже. Фигура, отброшенная выстрелом к дверям, упала навзничь, прижимая ладонь к правому боку, и черный камень впитал и пламя, и свет.
— Благодарю, любезный мой племянник… — Юноша выронил арбалет, ринулся вперед, упал на
