лишнего. — Очень скоро вы сможете воздать обидчикам по заслугам.
— Я поеду во дворец! Я выскажу этому сопляку в лицо все!
— Давайте еще выпьем? — не без испуга предложил Кертор — вот еще чего не хватало, так это скандалов во дворце! Маршал с радостью согласился; через некоторое время лакеи перенесли сонное тело в гостевую спальню. «Почему мы бездействуем?» — этот вопрос звучал в особняке уже не раз, пусть каждый знал на него ответ. Керторец слегка позавидовал братьям, которые прибудут как раз к началу войны. Им не придется томиться в ожидании, изображать из себя бездельников и пустословов. Из родного баронства — сразу к делу, просто и удобно. «Может быть, юный господин Гоэллон попросту заскучал от безделья? — вспомнил Флэль недавнюю сцену во дворе. — Немудрено, в общем — но нужно же уметь ждать…»
— Вас прислал герцог Алларэ?
— Нет, я приехал по собственному желанию, — у королевского бастарда был, как всегда, прозрачный взгляд святого заступника или отшельника. — Если мое общество вам в тягость, то прошу меня простить.
— Нет-нет, что вы… Ни в коем случае! Я очень рад…
— Алессандр, вы не обязаны принимать меня лишь ради соблюдения законов гостеприимства. Саннио покраснел. Ларэ попал в точку: хозяин думал в первую очередь о правилах приличия, которые требовали достойно принять и развлечь гостя, даже нежеланного. Гость же оказался проницателен, даже слишком, наверное. Выражение лица Саннио, спустившегося в гостиную, рассказало ему все, и теперь оставалось только заглаживать очередную неловкость. Поссориться с Фиором — вот только этого не хватало! Бернар и остальные гвардейцы хмуро косятся на молодого господина и молчат, алларцы удивляются и подшучивают, Реми же постоянно цепляется к каждому слову; единственный из всех, еще не высказавшийся на счет поведения Саннио — Ларэ. Если еще и его оттолкнуть, остается одна дорожка: прыгнуть в Сойю с моста.
— Простите, пожалуйста. Я в последнее время только и делаю, что… — Саннио безнадежно махнул рукой, не зная, как определить свою бесконечную дурость. — Приглашаю вас отобедать.
— Благодарю. Аппетита у обоих не было, так что предстояло огорчиться еще и Магде. Голуби под сливочным соусом, печеные карпы и пряная свинина были донельзя хороши, но Саннио лениво отковырял по кусочку от каждого блюда, тем и ограничился, гость же съел все, что подкладывал ему слуга, но с видом безразличным и унылым. Вино Саннио приказал подать в свой кабинет.
— В последнее время вы не жалуете нас своим присутствием, — заметил Фиор.
— Накопились дела, которые требуют моего внимания. Скоро пятая девятина. Подати, выплаты, пожертвования… Герцог не успел объяснить мне все, что я должен знать. Приходится учиться на скаку.
— Это единственная причина?
— Нет, — Гоэллон слегка рассердился: почему он должен давать отчет каждому, кто спросит? Разве приведенного объяснения недостаточно? — Я не желаю лишний раз огорчать господина герцога Алларэ своим видом, своими словами и прочим…
— С чего вы взяли, что это так?
— У меня была возможность в этом убедиться.
— Алессандр, что с вами происходит? — Ларэ отставил бокал.
— Что бы со мной ни происходило, это касается только меня, и я справлюсь с этим сам! — отрезал Саннио; благие намерения пошли прахом — и кто просил гостя лезть к нему в душу? Реми выразился вполне внятно: молчи, не подавай виду… — У герцога Алларэ есть для меня поручения?
— Я привез письмо для господина капитана Кадоля, но это было только поводом посетить вас, — Фиор терпеливо улыбнулся.
— Передайте герцогу Алларэ, что все его распоряжения будут выполнены в точности и в срок.
— Я передам. Что мне ему ответить, если он будет о вас спрашивать?
— Что я неукоснительно следую данному им совету!
— Алессандр, вы уверены, что верно поняли этот совет? — господина Ларэ, оказывается, тоже можно было рассердить. Глаза потемнели, как небо перед грозой.
— Вы чудите, как мой брат-принц, но ему-то и пятнадцати еще нет!
— Что опять не так? — Гоэллон неторопливо встал с кресла, расправил манжеты и поднял со стола бокал и поднял его на уровень груди. Вино билось в стенки. — Я говорю — и неугоден, я молчу — я вновь неугоден? Чего изволите желать от меня вы, герцог Алларэ, все прочие? По какому праву, хотел бы я знать?!
— Послушайте меня, Алессандр… Через пять минут Саннио сидел в кресле, красный как рак и мокрый, как мышь. Фиор говорил недолго, но в два десятка фраз он ухитрился уложить отповедь, подобную которой юноша не слышал и от дяди. При этом ни одного обидного слова, ни одной ядовитой колкости не прозвучало.
— Мы носим свое горе, тревоги и боль в себе. Мы служим — своей земле, своему королю, своему сюзерену. Мы несем свою ношу безропотно и гордо, — закончил Ларэ. Слова, уместные в проповеди или книге, в устах королевского бастарда звучали и буднично, и просто, без напыщенной торжественности. Старший брат по крови говорил с младшим…
— Я только не хотел никому досаждать! Не более того… — после долгой паузы прошептал Саннио; до него начало доходить, насколько неприличным и постыдным выглядело все его поведение в последние дни. Позор и для девицы на выданье, а уж для наследника Старшего Рода… — Я дурно себя чувствую в последнее время.
— Вы больны? — встревоженно спросил собеседник.
— Едва ли. Я просто не могу спать…
— Отчего же?
— Мне снятся дурные сны. Мне кажется, что меня кто-то хочет подменить во сне. вытесняет из тела… — раз проговорившись, остановиться было трудно. — Мне снится один и тот же сон, я не могу его запомнить, а ведь всегда запоминаю сны. Темный, тошный… Словно змея обвивает и душит!
— Сколько вы уже не спали?
— Седмицу, наверное. Не помню… Мэтр Беранже сказал, что я совершенно здоров и посоветовал мне пить травы. Это я и сам бы мог сделать. Я знаю все сборы. Но сны не уходят, только проснуться тяжелее.
— Когда это началось?
— В тот день, когда вас ранили. Герцог Алларэ просил меня сделать что-то непонятное. И я будто бы призвал по свою душу всех демонов!
— Собирайтесь, — поднялся гость. — Поедем к герцогу Алларэ.
Через пару часов Саннио, все существо которого упиралось против поездки и тем более против исповеди, сидел в кабинете Реми и, под двумя такими разными, но одинаково пристальными взглядами, рассказывал все заново. Господин Ларэ оказался отменным доносчиком: он не только запомнил каждую фразу, но и повторил все перед алларцем слово в слово.
— Реми, я не знаю, чего вы хотели, но вижу, к чему это привело, — подвел итог бастард. — Извольте что-нибудь с этим сделать. Алларэ молчал долго, очень долго — Саннио даже показалось, что он заснул в кресле. Взгляд был устремлен к холодному камину, но для Реми там, наверное, плясали языки пламени, синие тени играли на белой облицовке, а уголья вспыхивали и гасли, притягивая к себе. По каминной плитке вились виноградные листья, узор, который в этом доме был повсюду. На гербе герцогов Алларэ была ветвь с золотыми цветами и девиз «Радуйся!», но гроздья винограда сгодились бы куда лучше.
— Не знаю, смогу ли, — сказал герцог наконец. Губы едва двигались. — И я должен объяснить, почему. Есть сила, что Бдящие братья зовут волшебной, колдовской… Она позволяет многое. Убеждать и привлекать, подчинять и исцелять.
Нас было трое, владеющих ей. Было… Скоринг знал, что делает, сила узнает силу. А я тогда очень хотел бежать… — Реми осекся, потом продолжил уже ровным голосом. — Большая часть прежних умений мне недоступна. Саннио вспомнил шелковую паутину прикосновений, которой оплетал любого собеседника Реми. Ладонь на запястье, узор, который танцуют пальцы перед глазами во время разговора, блики
