маминых спортивных надеждах жирную окончательную точку.
Янка разминалась, пристроившись в углу в плотно забитом гимнастками маленьком зале. Вот-вот намечался ее выход: после долгих мучительных колебаний она решила все-таки выбрать упражнение с лентой. За номер без предметов была полностью спокойна (техника у нее вполне приличная, справится), а вот лента — это серьезней, здесь нужна полная концентрация… Только настроилась на рабочий лад, как подскочила та самая мужеподобная тренерша Лариса Павловна и принялась давать последние наставления — главное, что вовремя:
— Только смотри, не растягивай! В темпе, с выражением, с улыбкой… Запомни: нам надо первое место!
Сердясь, что ее отвлекают, Яна не удержалась, брякнула на автопилоте:
— А если не первое? Что тогда, застрелиться?
— Я не поняла, что это за настрой? Думаешь, я просто так тебя столько лет тренировала? Вот сегодня мы и посмотрим, на что ты способна! Серьезных противников здесь нет, одна мелочовка…
Лариса Павловна еще долго и упоенно о чем-то разлагольствовала — про момент истины или что-то в этом роде, — но Яна уже не слушала, настроение упало ниже абсолютного нуля: 'Ей до меня никакого дела нет, главное — чтоб место заняла! А как я живу, что меня волнует — ей это всё до лампочки…'
Звучало, конечно, глупее некуда, Янка и сама отлично понимала: ну действительно, какое тренерше до нее дело? (Детей-то вместе не крестили, в разведку тем более не ходили — какие могут быть претензии?) А потому решила выложиться на полную, пускай даже просто для себя — да ну их всех с этим местом к соответствующей бабушке!
Начало прошло удачно: лента, казалось, была продолжением руки, сама взлетала и приземлялась точно там, куда ее мысленно посылали. Музыка тревожно зачастила, ускоряя темп, и Янин взгляд случайно упал на Ларису Павловну в дверях громадного полупустого зала: та делала непонятные судорожные движения руками, сжимая что-то в воздухе, словно невидимую гармошку. Пухлые ладони мелькали туда- сюда, как в сурдопереводе на канале новостей, затем короткий наманикюренный палец выразительно постучал по циферблату наручных часов. 'Не растягивай!' — услышала Яна где-то внутри. Лента внезапно обрела независимость и упала совсем в другую сторону, а судьи всё смотрели и смотрели неумолимыми глазами, и время растянулось до бесконечности…
После соревнований Лариса Павловна к ней и близко не подошла, сделала вид, что не заметила. Стояла в десятке метров, презрительно развернувшись спиной, и поздравляла кого-то другого с первым местом… То и дело поводя богатырскими плечами, громогласно восклицала свое коронное, набившее оскомину еще с пяти лет: 'Девочка должна быть изящная, как статуэточка!' Незнакомые девчонки по соседству украдкой хихикали, подталкивая друг дружку локтями, и то одна, то другая грациозно вытягивали ноги с натянутым носком, изображая 'статуэточку'. А Янка, сидя на позорной скамье и стаскивая с себя полу-чешки, с предельной ясностью поняла, что больше туда не вернется. Опять противный вкус миндаля во рту и тяжесть в груди в том самом месте, как в детстве на спортивной гимнастике… Что-то не складывается у нее со спортом, типичное не то. Да что за наваждение, и прицепилось же это 'не то'!
Глава шестая. Дуб
Выйдя замуж, Царевна-Лягушка
сильно скучала по родному болоту.
(Козьма Прутков)
'Здравствуй, Дуб!'
'Здравствуй, Яночка! Давно тебя не было видно…'
'Извини, что не заходила. Я по тебе соскучилась.'
'Я по тебе тоже', — он дружелюбно-приветственно зашелестел огромной кроной, девочка запрокинула голову и всё смотрела ввысь — туда, где сквозь зеленую листву пробивались тонкие лучики света. Тупая боль возле сердца успела поутихнуть, Янка всем телом ощущала исходящий от Дуба невидимый мощный поток, он струился через нее и напитывал каждую клеточку прозрачной светлой энергией. Краешком глаза Яна видела свою ауру, та разрасталась как на дрожжах. 'Какая я большая…' — промелькнула зачарованная мысль и исчезла, внутри опять стало кристально чисто и спокойно.
'Вот теперь ты готова', — удовлетворенно прошелестел он.
'Я еще немножко посижу?' — с вопросительной интонацией подумала Яна и почувствовала, как Дуб вздохнул от смеха, по резной листве пробежал легкий ветерок.
'Никогда раньше не знала, что деревья умеют смеяться!'
'Никогда раньше не думал, что люди умеют слушать! — подхватил он. Немного помолчал в задумчивости и добавил: — С тобой хотят поговорить, ты разве не чувствуешь?'
'Где?' — она закрутила головой, но никого подходящего для разговора не обнаружила. Лишь две молодые мамы расположились неподалеку с летними колясками и обсуждали свои бесконечные однообразные проблемы, да малыши резвились у подножья дуба. Один белоголовый карапуз раскинул руки и с жужжанием закружил неподалеку от Яны — вероятно, изображая самолет. 'Привет!' — мысленно окликнула она, малыш встрепенулся и с удивлением уставился на нее голубыми глазенками. И заулыбался, затем, похоже, застеснялся и спрятался за маму, а та всё рассказывала подруге свою историю без начала и конца:
— Вчера отец его наказал, поставил в угол, так он стоял-стоял, а потом и говорит: 'А у тебя душа не болит… на меня смотреть?'
'Ух ты, — ошарашенно сообразила Янка, — вон оно что! Вот это мальчик…'
— Сколько это ему? — сочувственно покачала головой вторая женщина, постарше на вид, покачивая в коляске мирно спящего щекастого младенца.
— Три года. А что ж будет дальше, ты представляешь?..
Малыш опять закружил возле Яны, закидывая светлую головку и размахивая руками, постепенно подбираясь к ней ближе и ближе. Самой бы так повертеться, отвести душу!.. В какое-то мгновение головка ребенка мягко засветилась нежно-сиреневым, красивейшего оттенка цветом. В него вплетались яркими нитями фиолетовые сполохи, всё это сказочным образом мерцало и едва заметно переливалось… Аура была мощная и чересчур для такого крохи большая, раза в три шире, чем у взрослых.
Через несколько секунд сияние исчезло: мальчонка опять стал симпатичным карапузом, а Дуб — просто громадным трехсотлетним деревом. Янка в недоумении потрясла головой и на всякий случай потерла глаза, пытаясь сообразить: было это на самом деле или от всех треволнений померещилось?.. ('Шарики за ролики закатились', дурачились они с брательником в детстве.) С другой стороны, не зря ведь Мастер рассказывала, что фиолетовый цвет — самый высокий по вибрациям, цвет седьмой чакры. Как же она называется?.. Такое название смешное… Сахасрара, точно! Янка еще, помнится, весь семинар прохрюкала в кулак, тщетно стараясь удержать приступы неприличного смеха.
Малыш замер возле Яны, приподняв домиком светлые бровки, и с любопытством ее разглядывал своими круглыми глазенками. Мальчонкина мама его издали окликнула, словно приревновала:
— Егорка, пошли домой! — с поразительной прытью вскочила со скамейки, бесцеремонно схватила малыша за руку и потащила за собой, волоча свободной рукой коляску и что-то сердито сынишке вычитывая. 'Наверно, из тех, кто коня на скаку остановит… ну и как там далее по тексту!' — неодобрительно заключила Яна. Мальчуган упирался изо всех сил и, кажется, собирался зареветь, вот уже и маленький ротик плаксиво скривил… Янка едва успела помахать рукой на прощанье.
— Ему девочка понравилась, — непонятно кому сообщила сердобольная подруга мальчонкиной мамаши, удаляясь за ними к выходу из парка.
— Пошли, Егор, завтра еще придем! — в последний раз донесся издали энергичный женский голос, прерываемый басовитым ревом, и аллея опустела.
