Верней, выходит какая-то ерунда. Зачем друг друга мучить?
Сергей не ответил, неожиданно рванул с места на бешеной скорости. Янка едва не слетала с мотоцикла, с трудом успев ухватиться за его куртку. ('Cнял с мертвого байкера', — пошутил он однажды не без изысканности — благо, курточка-то из грубой дубленой кожи, не первой новизны.) И вспыхнула где-то в глубине сознания другая кинолента, цветная, и на ней опять дорога, только не эта, утопающая в кромешной тьме и разрытая колдобинами, а гладкая разлинованная полоса асфальта, залитая ослепительным дневным цветом. И опять он за рулем, и гонит ей назло так, что все внутренности сводит судорогой! Она что-то истерически кричит, но он не слушает, еще сильней выжимает педаль газа. И вдруг впереди прямо за поворотом…
Наверное, визг получился оглушительный, если уж Сергей в реве мотора расслышал ее рулады и снова притормозил, свернул на обочину. Обернулся — в его глазах за зеркальным забралом шлема Яне почудился самый натуральный страх:
— Ты что, спятила? В самое ухо!.. В чем дело?
Голос безнадежно сел, она еле слышно просипела:
— Подожди.
Неуклюже, боком сползла с мотоцикла и попятилась от него на ватных ногах, и выставила перед собой ладони, защищаясь:
— Не подходи ко мне!
— Ладно, я погорячился, — он сделал небрежный успокаивающий жест рукой в массивной кожаной перчатке: — Извини. Поедем нормально, садись. Всё будет в ажуре, я обещаю.
Но она лишь трясла головой и на разные лады повторяла, как безнадежно испорченная пластинка:
— Не подходи! Я всё вспомнила: нам друг к другу и на километр нельзя приближаться! Опасно для жизни, — и неразборчиво, глотая согласные, забормотала что-то смутно знакомое из триллеров: — Danger, leave this area immidiately… (Опасность, немедленно покиньте территорию…)
— Сумасшедшая! Ты на голову давно проверялась? — Сергей спрыгнул с мотоцикла и одним неуловимым движением оказался рядом с ней, точно из-под земли вырос:
— Да-а, тяжелый случай… Надо тебе домой: проспаться, таблетку выпить. Давай отвезу.
— Нет.
— Ты что, боишься?
— Я с тобой на мотоцикл больше не сяду, лучше пешком пойду!
И действительно пошла от него прочь по узкому тротуару — заплетающимся шагом, но с гордо поднятой головой, то и дело озираясь и испуганно прижимаясь к освещенным прямоугольникам окон. Пришлось прогулочным шагом тащиться рядом, рискуя запороть мотор, — не оставлять же одну посреди частного сектора, да еще на ночь глядя!
— Что тебе в голову стукнуло? Янка! В чем дело? Ненормальная…
Глава вторая. Посеешь ветер — пожнешь бурю
Пойду приму триста капель эфирной валерьянки…
(М. Булгаков 'Мастер и Маргарита')
Дочка сегодня задерживалась допоздна. Вроде бы никаких поводов для треволнений — до десяти время еще есть, прибежит, никуда не денется! — но Владимир не мог справиться с необъяснимой тревогой. Бесцельно бродил по квартире, меряя шагами крохотную кухню и узкий туннельный коридор, потом забрел в Янкину комнату и… Глазам предстала нелицеприятная картина: энергично работая локтями, как пловчиха- перворазрядница, Марина рылась в выдвижном ящике шкафа рядом с дочкиным компьютером. Вывалила на стол целую груду исписанных вдоль и поперек Янкиным неудобочитаемым почерком бумажек, каких-то учебников, потрепанных брошюр и компакт-дисков — вероятно, что-то искала.
— Марина! — подчеркнуто негромко окликнул он, стараясь сохранять спокойствие. — Что ты делаешь?
Жена на мгновение застыла на месте преступления, повернула к нему разгоряченное розовое лицо и отрывисто бросила, сдувая растрепавшуюся светлую челку со лба:
— Хоть ты не вмешивайся! Я должна знать, что происходит.
— А хотя бы элементарное уважение?.. — начал было он, но Марина перебила, воинственно задрав круглый подбородок:
— Она моя дочь! Я должна знать, чем она занимается… чтобы помочь. Предупрежден — значит, вооружен!
— Она взрослый человек, — с трудом сдерживаясь, чтобы не вспылить, возразил Володя. (Очевидный же факт!) Но Марина его больше не слушала, закусила удила, с каждой минутой все жарче распаляясь. В этом взвинченном состоянии разговаривать с ней бесполезно:
— Да какой это взрослый человек! Это ребенок! — жена подхватила за лапу сиреневого плюшевого единорога на компьютерном столе (Володин подарок, как же иначе?) и с силой его потрясла: — К тому же неприспособленный к жизни ребенок! — одним махом смела на пол аккуратно рассаженных кукол Барби количеством не меньше десятка, Янкиных любимиц, тщательно причесанных и намарафеченных. (Малая до сих пор иногда с ними возилась, если никто не видел, но при свидетелях отчаянно этот факт отрицала.)
Марина же неожиданным образом успокоилась, принялась дочкино разгромленное хозяйство подбирать и складывать кучей обратно на столе:
— Ты почитай, что она пишет, — покончив с куклами, жена без церемоний сунула ему прямо под нос белый листок стандартного формата 'А4'. Володя сразу же узнал четкие стихотворные строчки:
В дожди осенние, косые,
Когда гремит последний гром,
Приходят мысли непростые:
Зачем на свете мы живем?
Зачем людей сжигают годы,
Зачем пеленки, радость, кровь?
Зачем дожди и непогоды,
Зачем разлука и любовь?
Вершит законом кто природы?
Что за пределом бытия?
Зачем воюют все народы?
Кто мы такие — ты и я?
— Для ее возраста это ненормально! — не терпящим возражений тоном объявила Марина и вытерла со лба пот рукавом темно-красного кимоно. (Тоже Володин подарок, из Голландии.) 'Ишь ты, устала от трудов праведных', — неприязненно подумал Владимир и как можно более небрежно проговорил:
— Это мои.
— Что твои?
— Мои стихи. Я давал ей перепечатывать.
Жена, казалось, не поверила: окинула его прищуренным острым взглядом, немного помолчала, что-то обдумывая, и почти что пропела с издевательским сочувствием:
— Поэт ты наш! То-то я смотрю, яблочко от яблоньки… Хоть малой мозги не сворачивай, оставь ее в покое.
