— Знаешь что? Уезжайте вы все, куда хотите! На все четыре стороны! Оставьте меня в покое, хоть отдохну от вас!..
Сын молча, без единого слова развернулся и вышел с окаменевшим Володькиным лицом. Он всегда уходил без скандалов и нареканий, стремительно и даже спокойно, как казалось на первый взгляд. На несколько минут стало тихо. Марина только успела себя убедить, что все уже утряслось, зря расстраивалась, но следом за недолгим затишьем вызывающе хлопнула входная дверь. Марина отчаянно закричала:
— Слава, подожди! Это не тебе, я не хотела!.. — но сын не вернулся, не услышал ее покаянных криков. Или просто-напросто не захотел услышать…
Чаепитие за бабушкиным круглым столом в уютной кухне со скрипучим деревянным полом очень плавно перешло в поздний обед (или ранний ужин?..). Вот умора все-таки: сидели до самых сумерек голодные, грызли чипсы, дули чай с бисквитным печеньем и терпеливо выжидали, когда же мадемуазель проснется! 'Маме бы такую деликатность! — хмыкнула про себя Янка, и нахмурилась: — Ладно, не будем портить настроение. Кто старое помянет…'
А вот что она теперь будет делать ночью — это вопрос. Теперь-то, ясный пень, так просто не уснет, до утра будет козу водить. Полдня ведь продрыхла в полной отключке, лучше б не жалели, разбудили пораньше… Или нет, молодцы, что не стали будить — а то бы не привиделся этот фантастический сон с Михаилом и компанией…
Можно, конечно, допоздна зависнуть в Интернете (его провели месяц назад, дедушка хвастался, что теперь не хуже, чем в Городе). А что, это идея! Только папа вряд ли разрешит, сразу же прикроет эту лавочку… Но попробовать в любом случае стоит: а вдруг ему сейчас не до нее, закроет на все глаза?
Бабушка едва успела выставить на стол пышущий жаром румяный пирог с золотистой корочкой (Янкин любимый, яблочный), как примчался Ярослав. На мотоцикле, потому как сразу же навонял бензином на весь дом — сколько раз из-за этого ругались!.. 'Хоть бы куртку снял в коридоре!' — Яна демонстративно сморщила нос и скорчила выразительную мину, чтобы брательник случаем не разглядел, как она воспряла духом. Он-то приехал со своих сборов совсем недавно, толком ни разу не поговорили — вечно его не словишь в перерывах между свиданиями, репетициями и редкими походами в универ! С другой стороны, надо держать марку, а не то просечет про ее слабость — совсем житья не станет.
Брателло был какой-то смурной, Яна присмотрелась к нему попристальней: да-а, что-то Ярославушка сегодня не в духе… Брови не на шутку сдвинуты, подбородок с папиной ямкой упрямо выдвинут вперед, светлые вихры топорщатся в разные стороны — вид от этого весьма воинственный, ну прямо тебе древний викинг на задании. (Только боевого топорика ему сейчас и не хватает, а так полное сходство!) И все равно хорош, шельмец, даже всем на свете недовольная гримаса его не портит!
Брательник, как полагается, первым делом обратился к ней:
— О-о, киндер-сюрпиз! Нашелся, — готовую прорваться улыбку точно ветром сдуло, Янка негодующе замахнулась на него через весь стол. Жалко, не дотянулась, далеко с первого раза. 'Вот ведь морда, попадись ты мне после чая!..' — с оглядкой на веселящихся зрителей пришлось ограничиться внушительной демонстрацией кулака.
— Как мама? — подал голос отец. Переживает все-таки, хоть виду не подает…
— Раздерганная. Лучше ее не трогать, — Ярик сдвинул еще сильней скандинавские светлые брови, хоть дальше уже и некуда: — То плачет, то кричит. Дурдом, короче.
Родители были по-прежнему сдержанны и деликатны, но Володя успел перехватить быстрый взгляд, которым они обменялись, а затем одинаковым убийственно-тактичным движением опустили глаза. Только б не пожурили сейчас по-отечески, да еще в присутствии детей: 'Что ж ты так, сынок? Мы ведь тебя предупреждали!..'
Как ни горько это признавать, но в отношении Марины они во многом были правы: разница в их с женой воспитании оказалась катастрофической. Опять эта банальная до избитости фраза: 'Все начинается с семьи'. Как ни крути, а работает эта школьная прописная истина, еще как работает! Володины родители по- старомодному сдержанны, едва не церемонны, на его памяти ни разу голос друг на друга не повысили. Дружеские пикировки и выяснения отношений, конечно, и между ними случаются (а у кого их не бывает?), но и тут все уважительно до предела. 'Твои аристократические предки!' — пренебрежительно фыркает в адрес матери с отцом Марина. (А ведь батю аристократом ну никак не назовешь, он сам над собой любит подшучивать: какой с меня спрос, я ж прямой выходец из пролетариата, здоровая рабоче-крестьянская кровь. Да и, в конце концов, какое это имеет значение?! Да будь ты хоть дворником с тридцатилетним стажем, но элементарные нормы общения соблюдать просто обязан!)
Мама с отцом до сих пор иногда величают друг друга по имени-отчеству, как у мамы было заведено в семье. То ли в шутку, то ли всерьез по старой памяти: 'Как спалось, Виктория Ивановна?' 'Посредственно, Александр Николаевич, посредственно. Благодарствую, друг мой.' Зато ЕЕ родители… Незатейливые сельские нравы: теща еще ничего, вполне приятная женщина, зато тесть в лирические минуты может такой ядреный матюк завернуть, что мало не покажется! Володю при первом знакомстве, разумеется, покоробило, но по простоте душевной решил, что Марина не такая, особенная. Она-то сама никогда не ругалась — ни тогда, ни сейчас, — выражалась вполне литературно, но разве от этого легче?.. Протрезвела головушка двадцать лет спустя: да как же он мог выбрать себе в спутники жизни настолько противоположного человека — ведь даже общих интересов никаких нет! Где были его глаза?..
Хотя нечего себя костерить: поначалу-то скандальность характера у нее почти не проявлялась, никаких тревожных симптомов. Как он сейчас понимает, Марина держалась изо всех сил, чтоб не скатиться в привычную с детства колею супружеских (скажем так) отношений, и впервые начала скандалить года через два после свадьбы. Может, даже и любила его в те первые годы… Но потому уж пошло-поехало, покатилось вприсядку: как же он сразу не разглядел, что для нее это норма общения, в порядке вещей?..
За окном с оглушительным грохотом и дребезжанием промчался грузовик, Володя вздрогнул и только сейчас заметил, что чай безнадежно остыл, а к пирогу никто и не притронулся. Все сидят и молча смотрят на него, словно завороженные. Мама горестно вздыхает, подперев щеку рукой, отец отгородился от всего мира газетой, а Янка таращит свои круглые перепуганные глаза и кривит в напряжении рот, как делала когда-то в раннем детстве, если ее ругали. Вот-вот заревет… Ярик перехватил его взгляд, отставил нетронутый чай, развернулся к сестре и громко (и чего там скрывать, достаточно ехидно) заявил:
— А ну, покажи новый мобильник!
Малая с катастрофической скоростью помрачнела прямо на глазах. Смерила брата уничтожающим взглядом, уткнулась носом в чашку с жасминовым чаем и еле слышно забормотала:
— Издевается…
Володя с готовностью включился в игру:
— С мобильником у нас история.
— Что за история? — встрепенулась бабушка.
— Ну давай, излагай. Народ жаждет подробностей, — понукнул Ярослав и небрежно развалился на стуле, отбивая пальцами на тарелке сложный барабанный ритм — приготовился слушать.
— Да что тут рассказывать… Ничего интересного. Директор конфисковал мобилку две недели, — неохотно обронила Янка. — Хотя нет, уже не на две… — сверилась с круглыми настенными часами и радостно объявила: — Осталось еще двенадцать дней и четырнадцать часов! У нас на парах запрещено звонить, средневековье какое-то…
— Так ты еще и звонила? — с нескрываемым ужасом уточнил Ярик, даже волосы, казалось, встали дыбом от изумления. (Или это так и были после шлема?..)
— Клоун! — малая презрительно задрала нос и не утерпела: воровато оглянувшись, с независимым выражением лица отщипнула двумя пальцами кусочек пирога. Ярик перегнулся через весь стол, чтобы шлепнуть ее по рукам, но Янка вовремя отдернула ладонь и бесстыдно продемонстрировала брату розовый язык.
