слушаю с удовольствием, Прочтите что-нибудь свое.
– О, момент не слишком располагает к стихам, но… Вы первый человек оттуда, который услышит мои стихи. - И она негромким, но внятным низким голосом произнесла, почти пропела:
Московская земля. Реки излучина.
А в памяти гудят колокола.
С какою силой я сегодня поняла
Судьба и время неразлучны…
Когда она кончила читать, Дятлов помолчал, а потом попросил еще.
– В другой раз, вы не обижайтесь. Я сейчас не могу.
Колет уже легла. Она выскочила в рубашке, с торчащими, как у подростка, ключицами и прильнула к Дятлову, не замечая его спутницы.
– Базиль, Базиль, какой ты молодец, что пришел. Ты голодный? Ой, здравствуйте, проходите, сейчас я зажгу свет, только опущу шторы и закрою Бланш. Пойди, Базиль, посмотри на нее. Она сегодня так плакала. Мишо сказал, это зубки режутся. - Колет говорила без остановки.
Такой и запомнил ее Дятлов - в белой полотняной рубашке, полуребенка, смотрящую обращенными вверх, в его лицо, заспанными глазами и бормочущую быстро-быстро: 'Она так плакала… зубки режутся…'
Восемь дней он ничего не знал о ней, а на девятый, когда немцы уже перекрыли все проходы и танки Пфлаума, двигаясь от Гренобля на юг, утюжили деревню за деревней, подползая к рубежу Сен-Мартен - Васье, на правом фланге которого держал оборону отряд Дятлова, к нему пробрался Буше и рассказал, что Колет, Сарра и еще четыре франтирера были схвачены в Тулузе во время облавы. Колет застрелили при попытке вырваться, остальных забрали гестаповцы.
Взвизгнув, решетка поползла вверх, и Пьер очнулся. Этот звук после стольких часов тишины - неужели ночь прошла? - показался и страшным и желанным. На пороге возникли те же два воина. Потоптавшись, один из них буркнул беззлобно, даже с некоторым, как показалось Пьеру, сочувствием:
– Ну, Урсула, надо идти. - А потом Пьеру, уже безразлично: - Вставай.
Старуха молча шагнула в проем за решетку. Пьер вышел следом и увидел, вернее почувствовал по мотнувшемуся свету и короткому шипению, как страж выдернул факел из кольца и швырнул в воду. Ступеньки были высокими, Урсула подхватывала расползающиеся тряпки, тонкие грязные лодыжки мелькали перед глазами Пьера. На последней ступеньке она обернулась и сказала громким хриплым шепотом:
– Это конец, чужеземец! Готовься к смерти, молись своему богу!
Пьер попятился. Но старуха уже мчалась вперед.
Коридоры замка были темны. Оранжевые пятна редких факелов создавали иллюзию сна, и Пьер шел легко и плавно. Реальность вернулась ярким солнечным светом, заливавшим двор, где широким кругом стояли слуги, воины, монахи, дети. Взгляд вырвал из толпы знакомые лица. Вот испуганно поникшая мордочка Ожье рядом с бородачом-гигантом, который вчера волочил на аркане босоногого оборванца. А вот и сам оборванец, но руки его уже свободны, и в глазах не мука, а живое гнусное любопытство. Разбойник- поп с красными наливными щеками высунулся из толпы своих зеленокафтанных приятелей, а за его плечом маячит Крошка, приоткрыв щербатый рот. Здесь же на корточках пристроился паж Алисии, а рядом - поливальщик оленя, как его, ах да, Жермен. И тучный дворецкий, и вертлявый Жоффруа… Отдельной группой на небольшом помосте стояли хозяин замка, аббат Бийон, граф де Круа, Алисия Сен-Монт и Морис де Тардье. Низко надвинув капюшон, в смиренной позе застыл перед аббатом рыжий монах в веревочных сандалиях.
В центре круга подобно верхушкам прясел торчали из куч хвороста два столба. Рыжий монах подошел к Урсуле и что-то забормотал, суя ей крест. Напряженная спина старухи не шелохнулась. Стражи медленно повели ее к одной из куч, на скате которой Пьер заметил широкую доску с набитыми поперечинами - нечто вроде трапа, ведущего к столбу. Старуха покорно ступила на трап. Пьер смотрел на нее как завороженный и не сразу понял, что монах с крестом уже стоит перед ним и шевелит толстыми губами. Урсула сбросила драный балахон и осталась в тонкой белой рубахе. Она прижалась спиной к столбу, и пока стражи обматывали ее веревкой, Пьер успел увидеть, как под отброшенными ветром седыми волосами гордо блеснули глаза.
Справа и слева, качаясь, поплыли лица, куча хвороста выросла и заслонила небо. Две сильные руки подперли поясницу и вознесли его, вновь открыв голубое окошко. Ноги в рифленых туристских ботинках уцепились за шершавый дощатый скат.
– Ин номине патрис эт фили эт спиритус санкти…
Позвоночник и затылок уперлись в столб.
Две серые приплюснутые фигуры медленно приближались к горе хвороста. Прозрачный огонь факелов едва виден в солнечном свете.
'Какой бездарный конец', - подумал Пьер и закрыл глаза.
– Стоп! Стоп! Все не так! Что за чучело мне подсунули? Помощника ко мне! Костюмера! Где помощник, я вас спрашиваю?
Истошный голос несся снизу. Пьер открыл глаза. Маленький патлатый человечек неистово рубил ладонью воздух и топал деревянными башмаками по древним плитам замкового двора.
Невесть откуда явился длинный нескладный мужчина в серых помятых штанах, в детских сандалиях с дырочками и начищенном медном шишаке. Он замер перед патлатым, приоткрыв рот и быстро двигая кадыком.
– Кто это? - визжал человечек, тыча пальцем в Пьера.
– Н-не знаю, - выдавил длинный, хлопая ресницами.
– А кто знает?
Длинный молчал.
– Что ни день, то скандал. Вчера какой-то хулиган палил из пищали по Лонгибуру. Пищаль в двенадцатом веке! А этот откуда взялся? Кто его одевал? Где костюмер?
Из толпы выдвинулась хрупкая девушка в платье служанки.
– Ваша работа? - Патлатый мотнул головой в сторону Пьера.
– Нет, - тихо ответила девушка.
– Так кто смеет мне мешать, черт побери! - Он быстро переступал деревянными подошвами, переходя в гневе с фальцета на бас и обратно.
– Видите ли, Реджинальд Семенович, - начал было длинный, но человечек остановил его жестом.
– Давайте его сюда, - сказал он устало. - И ее тоже.
Веревки отпустили обмякшее тело. Пьер сполз по хворосту.
– Кто вы такой? - спросил Реджинальд Семенович.
– Я Пьер Мерсье.
– Какой еще Мерсье, - застонал патлатый. - Урсула, звездочка моя, откуда он взялся?
Пьер оглянулся на старуху. Но старухи не было. Молодая горбоносая красавица с живым интересом смотрела на него желто-карими глазами.
– Понятия не имею, котеночек. Я думала, это твой новый ход.
– Господи, какой еще ход! Белены вы объелись, что ли? И вы, и вы… Реджинальд Семенович тыкал пальцем в тихо приблизившихся Жиля де Фора, Мориса де Тардье, Бийона, Алисию. - Так кто же вы такой все-таки? - Он снова повернулся к Пьеру.
– Я уже сказал, мое имя - Пьер Мерсье. Могу только добавить, что я мирный путешественник. А вы кто?
– Я? - задохнулся человечек. - Вы не знаете
– Видите ли, - сказал Пьер, - я прибыл из такого далека, что ваше имя вряд ли что скажет мне.
Лицо длинного в шишаке исказилось в приступе суеверного ужаса. Он наклонился к Пьеру и громко зашептал:
– Бог с вами, это же Реджинальд Кукс, главный режиссер Второй зоны Третьего вилайета.
