сбежите из тюрьмы?' И незамедлительный ответ: 'Почему я должна вам это говорить?'
Жанна, видимо, спровоцировала допрашивающих ее, сказав: 'Если бы не милость Божья, я бы ничего не смогла сделать'. И тогда ей задали знаменитый вопрос: 'Знаете ли вы, что вы в милости у Бога?' Ответ расцвел, как цветок: 'Если нет, то да сделает Бог так, чтобы я оказалась у него в милости, а если да, да сохранит Бог свою милость ко мне, ведь не было бы никого печальней меня в мире, если бы я знала, что не нахожусь в милости у Бога'. Нотариус Буагийом, сообщая об этом ответе, позже заявил: 'Допрашивавшие ее были ошеломлены'. И не без причины.
Сопоставим этот ответ с молитвой, найденной в трех манускриптах XV века. Молитва ли вдохновила Жанну? Разве нельзя в качестве контраргумента предположить, что ответ, столь возвышенный в своей простоте, послужил впоследствии молитвой? Удивление заседателей не оправдано, если бы речь шла о принятой формуле. Нотариус добавляет, что допрос прервали. Совершенно очевидно, что в тексте судебного дела сделана купюра. До этого слова Жанны, как мы уже отмечали, записывались прямой речью, а с этого момента запись идет в косвенной речи: 'Затем она сказала, что если бы она была греховна, то, как она думает, голос не являлся бы ей, и ей бы хотелось, чтобы каждый услышал его так же хорошо, как и она', и т. д.
Тем не менее, суд не слагает оружия. Жан Бопер, имеющий, видимо, свое собственное мнение по поводу 'голоса', расспросил Жанну о дереве в Домреми, называемом 'деревом фей'. Расследование, проведенное в родной деревне Жанны, вероятно, навело его на мысль – тем более что об этом ходили слухи, – что Жанна обязана своими действиями 'дереву фей'; ее собственный брат утверждал это, но она 'говорила ему обратное'. Во всяком случае, отвечая на этот вопрос, Жанна дала описание деревенского праздника, полное поэзии:
'Поблизости от деревни Домреми растет дерево, которое называют 'деревом дам' или же 'деревом фей'; подле него источник; говорят, что больные лихорадкой пьют прямо из источника и берут из него воду, чтобы обрести здоровье. Я сама это видела, но не могу сказать, выздоравливают они или нет… Это огромное буковое дерево, с него сходит к нам прекрасный май; говорили, что оно принадлежит монсеньору Пьеру де Бурлемону, рыцарю. Порой я ходила туда гулять с другими девочками, мы вешали гирлянды на образ святой девы Домреми. Я видела, как девушки украшали ветви дерева гирляндами, несколько раз и я так делала вместе с другими: иногда мы уносили гирлянды, иногда оставляли их на дереве… Не знаю, танцевала ли я вокруг этого дерева с тех пор, как повзрослела, вполне возможно, что танцевала вместе с детьми, однако я больше пела, чем танцевала'.
Жанна продолжает свой рассказ и вспоминает про находящийся неподалеку 'лес Шесню' (Дубовый лес): 'Он виден с порога дома моего отца, до него и полумили не будет'. Она не побоялась рассказать о пророчествах по поводу 'леса Шесню': в окрестностях леса появится дева, которая совершит чудесные поступки. 'Но, – сказала она, – я нисколько в это не верила'.
Тем и завершилось и так достаточно насыщенное судебное заседание. Жанне предписано предстать перед судом в следующий вторник, 27 февраля. Именно в этот день Жанна откроет имена святых, от которых она получала откровения: святая Екатерина и святая Маргарита. Ее снова допрашивал Жан Бопер. Спросив, как бы между прочим, соблюдала ли Жанна пост, он вернулся к вопросу о ее 'голосах': 'Слышала ли Жанна эти голоса в субботу?' Она признается:
' – Я не очень хорошо понимала голос и не расслышала ничего такого, что могла бы вам повторить, пока не вернулась в свою комнату.
– Что сказал вам голос, когда вы вернулись к себе?
– Он сказал, что я должна отвечать смело'.
И лишь позже, поскольку спрашивающий настаивал ('Был ли то голос ангела?'), Жанна называет обеих святых; отныне они – неотъемлемая часть ее невидимого окружения, на которое она ссылается. Неоднократно отмечали, что святая Екатерина, покровительница незамужних, являлась также покровительницей прихода Максэ-сюр-Мёз неподалеку от Домреми. В средние века святая Екатерина – очень почитаемая святая, как и святая Маргарита Антиохийская, которую охотно призывали на помощь роженицы; статуя этой святой – Жанна, вероятно, ее видела – сохранилась в приходской церкви Домреми.
С этого момента судьи постоянно задают ей вопросы об этих двух святых; во вторник Жанна неожиданно назвала еще и имя святого Михаила. Первым, сказала она, ей явился именно святой Михаил. Жанна даже настаивает:
'Именно святого Михаила увидела я пред собой, и был он не один, но его сопровождали ангелы небесные… Я их видела своими собственными глазами так же хорошо, как я вижу вас; а когда они покидали меня, я плакала, и мне очень хотелось, чтобы они взяли меня с собой'.
На этом же допросе она впервые упомянула о 'Книге Пуатье': 'А ежели вы в этом сомневаетесь, пошлите в Пуатье, где меня недавно допрашивали'. Вне всякого сомнения, на процессе в Пуатье речь шла и об этих явлениях, и Жанна, вероятно, дала ответы, в которых назвала святых, от которых, как она говорила, ей были откровения. Эта тема допроса не будет исчерпана до тех пор, пока обвиняемая не ответит: 'Я вам уже не раз говорила, что это святая Екатерина и святая Маргарита, поверьте мне, если захотите!' И вновь она настаивает на том, от чего не отказывалась на протяжении всего процесса:
'Я пришла во Францию лишь потому, что того хотел Бог… Я бы предпочла быть разорванной четырьмя лошадьми, нежели прийти во Францию без позволения Бога… Все, что я сделала, на то – воля Господа… Нет ничего, что бы я сделала в мире не по заповеди Божьей…' и т. д. и т. п.
Мужская одежда
И, наконец, именно на этом допросе возник вопрос, которому Жанна поначалу не придала никакого значения:
' – Бог ли повелел вам надеть мужскую одежду?
– Одежда – это ничто, просто пустяк; мне предложили мужское платье мужчины мира сего. Я надела эту одежду и делала все только по воле Господа и его ангелов'.
На другие вопросы, касающиеся одежды, последуют те же ответы: все, что она делала в мире сем, делалось только по воле Божьей. На самом деле, пока что никто – и, наверное, даже и сам Кошон – не подозревает о значении, которое приобретет пункт допроса о ее костюме в дальнейшем.
Тогда же попытались впервые вытянуть у Жанны какие-нибудь сведения об ее откровениях по поводу короля Франции:
' – Был ли ангел на голове вашего короля, когда вы увидели его в первый раз?
– Клянусь святой Девой Марией! Я не знаю, я не видела этого'.
Тут Жанна намекает на знамение, бывшее королю, что позволило ему поверить ее словам, и уточняет при этом, что сие знамение пришло ему 'от священнослужителей'.
Вопрос возвращает нас к встрече в Шиноне и процессу в Пуатье. Жанна не ждет, пока ее спросят, и сама рассказывает, каким образом в Сент-Катрин-де-Фьербуа был найден ее меч. 'Попросила ли она благословить его?'? 'Я никогда не благословляла, и не просила какого-либо благословения, и не знала бы, что с ним делать'. От меча перешли к знамени. И вот за вопросом:
'Что вы предпочитали? меч или знамя?' – следует знаменательный ответ: 'Я предпочитала, и даже в сорок раз больше, мое знамя моему мечу'. Чуть позже она уточнит:
'Когда шли на штурм, я сама несла мое знамя, чтобы никого не убить; я никогда никого не убивала'.
Заседание закончилось упоминанием, как всегда довольно кратким, о военных действиях в Орлеане и Жаржо. Суд вновь собрался в четверг 1 и субботу 3 марта; как и прежде, заседания были открытыми. По всей вероятности, на первом из этих заседаний – в четверг – председательствовал лично Кошон. Он начинает с вопроса, который мог смутить Жанну и который живо интересовал богословов из Парижского университета: папа. Зачитали письмо, написанное Деве графом д'Арманьяком, где затрагивается вопрос, долгое время будораживший христианский мир: 'Кто истинный папа?' 'Что до меня, то я верю в его святейшество папу римского', – заявила Жанна без обиняков. Этот ответ, безукоризненный как с точки
