— Это мой лучший друг в бригаде! — сказал он.
— Меня зовут Шиля. Гаврош мне много о вас рассказывал...
А она все смотрела на своего Гавроша и, казалось, трепетала от счастья. В ее глазах читалась гордость — ведь она тоже была партизанкой, как и он.
— Как живешь, Гаврош?
— Да ничего... Все время пытался что-нибудь узнать о тебе, и только недавно мне сообщили, что тебе удалось выбраться из Земуна.
Они отошли в сторону.
Хайка никак не могла прийти в себя, ей не верилось, что они снова вместе. Она молча смотрела на Гавроша, боясь расплакаться на глазах у всех. А ему она еще никогда не казалась такой красивой и такой родной, как сейчас.
— А ведь эта девушка тоже была моей ученицей, — словно про себя сказал учитель и зашагал дальше по тропе.
За ним двинулись сопровождавшие его партизаны. Одного из них звали Нусрет Калянац или Нино; это о нем докладывал Ганс Гельм на совещании в отеле «Авала».
Вечером Рита встретилась с Хайкой и после короткого разговора согласилась принять ее в свою роту.
Гаврош и Шиля вместе с Хайкой вернулись в роту. Проходя мимо здания штаба, Гаврош заметил во дворе заместителя командира роты Вою Васича, который о чем-то разговаривал с помощником комиссара батальона. Воя был бледен и, видимо, чем-то очень взволнован. Гавроша это удивило. Он вошел во двор, поздоровался с обоими за руку и спросил, что случилось. Помощник комиссара батальона, невысокий худощавый человек, с обвисшими усами и необыкновенно подвижными маленькими глазками, ничего не ответив, отвернулся.
— Ну говори, говори! — произнес Воя. — Рота должна узнать об этом.
— Что ж, повторю: согласно решению батальонного бюро ты, Воя, освобожден от должности заместителя командира роты.
— Но почему, черт возьми?! — воскликнул Воя.
Пораженный, Гаврош, широко раскрыв глаза, смотрел на помощника комиссара батальона.
Воя опустил голову. С потухшим взглядом, сгорбившись, он зашагал прочь. Пройдя несколько шагов, он вдруг резко обернулся и бросил:
— Партия этого не допустит!
Помощник комиссара только пожал плечами.
10
В отеле «Авала»
Договоренность была достигнута, план операции против партизанской бригады разработан... Казалось, оставался только вопрос времени, когда немецкая военная машина будет пущена в ход и уничтожит непокорных... Однако немцам и не снилось, что эта тщательно разработанная операция против Первой пролетарской бригады, как и все последующие, потерпит самый позорный провал...
Несмотря на непрекращавшиеся взаимные обвинения и стремление каждого участника совещания на горе Авала подставить другому ножку, генерал Бадер решил все же довести дело до конца и вынести общее заключение.
В отеле было сыро и душно, а за окном все валил снег и дул сильный ветер.
Генерал Бадер уточнял последние детали второй операции против партизан. От усталости или от того, что много выпил за ужином, он говорил с трудом и несколько раз заметил, как Глейз фон Хорстенау усмехнулся, слыша некоторые его формулировки.
— Конечно, все мы уже устали, — сказал Бадер, поглядывая на генерала Хорстенау, — но я бы все же хотел в заключение еще заметить, что бригада была сформирована в «Независимом государстве Хорватия»...
В зале установилась тишина.
Генерал Хорстенау был застигнут врасплох неожиданным выпадом Бадера, однако постарался парировать удар.
— Это немудрено, — ответил он. — Вы начали крупномасштабные операции в Сербии, после чего главная часть партизанских сил перешла в Санджак, а потом в Восточную Боснию, то есть на территорию «Независимого государства Хорватия». Так что ядро бригады составляют партизанские отряды из Сербии и отчасти из Черногории. Потому-то, господин генерал, — продолжал Хорстенау, — мы и планируем сейчас вторую операцию. Надо полагать, что партизанская бригада уже выдохлась и это наше второе решающее наступление не встретит серьезного сопротивления. Пресловутая бригада сейчас похожа на побитую собаку, которая еще лает, но уже не кусается.
Генерал Бадер решил не ввязываться в очередной раз в препирательства с Хорстенау и устало проговорил, что, возможно, следовало бы доложить о намеченных мерах фельдмаршалу Кейтелю или даже лично фюреру, на что генерал Литерс резко возразил:
— Ни в коем случае! Фюрер разрабатывает генеральную стратегию и занимается лишь крупнейшими военно-политическими вопросами. Что же касается фельдмаршала Кейтеля, то он по горло завален работой, связанной с Восточным фронтом.
— Может быть, все-таки стоило послать им план операции? — вмешался Турнер.
— Господа, — сказал Бензлер, — уверяю вас, что мое министерство рассмотрит сложившееся в Югославии положение на самом высоком уровне. Что касается меня, то я считаю, что народы эти следует склонить на нашу сторону в политическом смысле. Тогда как силой...
— Вы не знаете балканцев, господин Бензлер! Они никогда не смирятся с оккупацией, — возразил подполковник Майер.
— Ведь нас здесь поддерживает лишь незначительная часть буржуазии, — добавил Турнер.
— В любом случае, — заметил Бадер, — надо исходить из той реальной опасности, которую представляет формирование коммунистической бригады. В дальнейшем наверняка будут созданы и другие такие же бригады.
— Вот именно. Потому-то и необходимо заставить их признать, что хозяева здесь мы! — бросил Гельм.
— Покорить сербов будет нелегко, — возразил Отто Майер. — Крутые меры принудят их лишь на время притихнуть, затаиться. Надо сказать, что мы часто ошибались в оценках этой нации. Нам всегда было выгоднее оставаться с ними в хороших отношениях, — сделал он неожиданный вывод.
— Господа! — поднялся генерал Литерс. — Фюрер приказал нам держать юго-восточную территорию под постоянным контролем. Для этого приходится брать заложников, проводить акции возмездия — арестовывать, расстреливать, вешать. Конечно, сразу установить порядок трудно и противника недооценивать нельзя. В результате подобной недооценки мы будем бессмысленно терять сотни наших солдат. Кроме того, надо наконец покончить с тем, что наши генералы и старшие офицеры еще очень часто командуют войсками из кабинетов...
— Безусловно! — подхватил Бадер. — Командиры должны непосредственно командовать вверенными им частями и подразделениями.
Последнее относилось прежде всего к Глейзу фон Хорстенау, который с момента прибытия в Югославию безвылазно сидел в своем роскошном кабинете в Загребе.
В это время в зал вошел заместитель начальника белградского гестапо. Он передал генералу Бадеру радиограмму из Сараева и листовку — одну из тех, что расклеили ночью по городу белградские подпольщики.
Радиограмма гласила:
