Надпись на коре бука
Он больше не стонал. Кровь на ранке под левым ухом засохла, но была еще одна рана — в груди, не видимая под рубашкой. Он лежал на большом плоском камне под столетним буком. Его глаза смотрели туда, где была долина, окруженная хвойным лесом. Там стоял дом...
Неожиданно раненому показалось, что его кто-то зовет. Ясно и отчетливо слышался женский голос: «Чедомир, Чедо!» Он посмотрел вокруг. Никого не было... Откуда же доносился голос? Голова его соскользнула с винтовки и ударилась об острый выступ на камне, но боли он не почувствовал. Рядом валялось несколько мокрых от росы патронов. Боль от ранки под ухом распространилась на всю левую щеку, перекинулась на подбородок, голова отекла, отяжелела. За горой раздавались частые выстрелы, но он их не слышал. У него начинался бред.
Его ранило около полуночи. Он находился тогда немного выше места, где лежал сейчас. Немцы атаковали, свистели пули, слышались громкие гортанные выкрики. Партизаны из засады стреляли в направлении голосов и вспышек выстрелов.
Неожиданно к нему подполз сосед справа.
— Была команда отступать, дружок, — сказал он.
— Ты иди, я догоню! — ответил Чедо, решив сделать еще несколько выстрелов по приближающимся немцам.
Партизанский отряд отходил куда-то в темноту. Чедо поднялся, чтобы последовать за товарищами, и в этот миг почувствовал, что его будто обожгло под ухом. Он схватился рукой за скулу. Но щеке бежала кровь. И тут его ударило в грудь. Силы сразу покинули Чедо, и он тихо сел. Звать на помощь было бесполезно. Немцы находились уже рядом. «Надо остановить кровь», — подумал Чедо. Он вытащил из сумки тряпку, которая служила ему полотенцем, вытер ею лицо, потом сложил в несколько раз и, засунув ее под рубашку, прижал к ране. Делая это, он не чувствовал сильной боли.
Немцы спускались по тропинке ниже Чедо. Ясно был слышен стук камней, срывавшихся вниз. Звуки стрельбы раздавались теперь уже сзади. «Они прошли», — подумал юноша и затих...
Когда Чедо очнулся, он снова увидел долину и лес, окружающий ее. Все так же одиноко стоял дом, вокруг него не было ни души. Очевидно, жильцы покинули его, когда в округе начались бои.
Он дотронулся до ран. Невыносимая боль пронзила все его тело. Перед глазами Чедо появилась мать, седая, со впалыми щеками. Она сидела на сундуке у печи в их доме и печально смотрела на него. Подошел кот и начал царапать сундук. Мать схватила веник, замахнулась на кота, и он шмыгнул в приоткрытую дверь. Веник выпал из рук матери. Она подняла голову и с мольбой в голосе сказала: «Останься, сынок, со мной. Мал ты для борьбы. Боюсь я, голод и холод тебя там одолеют. Твой отец уже ушел... Он взрослый, ему и таскать винтовку за плечом. Останься хоть ты...» Слезы не дали ей договорить. Чедо какое-то время постоял около нее, потом пошел закрыть дверь. Он не переносил слез. «Обещай, что не пойдешь», — остановила она его. «Ну хорошо, не пойду», — сказал он, чтобы ее успокоить. Но поздним вечером все же ушел, не попрощавшись...
Пока Чедо бредил, слетелось воронье, привлеченное запахом человеческой крови и мяса. На лицо Чедо упал солнечный лучик. Раненый тихо застонал и снова пришел в себя. Потрогал рану на груди. Тряпка вся пропиталась кровью. Он попробовал сдвинуться с места, но безуспешно, руки и ноги не повиновались ему.
Лежа на спине, он смотрел в бездонное голубое небо. Иногда над ним пролетали птицы. Это вернуло Чедо в детство. Он вспомнил, как, босоногий, со школьным ранцем, спешил однажды в школу, наступил на стекло и поранил пятку. Мальчик остановил кровь листьями подорожника, а затем лег в душистую траву и долго-долго смотрел в небо, на птиц, как сейчас. Ему казалось, что небо над головой такое же голубое, а птицы, летающие в вышине, — те самые птицы. Они прилетели из детства посмотреть на него, раненного. Он глубоко вздохнул, и от боли в груди чуть снова не потерял сознание.
— Далеко отсюда земля Козары, которая впитала первые капли моей крови, — прошептал он. — А это — Зеленгора!
Ему представилась классная комната начальной школы. Над низкими партами торчат остриженные головы мальчишек. Идет урок географии, учитель вызывает его к доске и говорит: «Покажи нам реку Дрина, куда она течет?» Вот тогда-то он впервые и прочитал на карте название «Зеленгора». После этого Чедо не раз мечтал о том, чтобы побывать на ней.
Прошлой ночью, поднимаясь на Зеленгору, он даже не вспомнил об этом...
Он понял, что умрет. Вокруг него на деревьях сидели вороны и терпеливо ждали его смерти. Юноша попробовал повернуться на бок. Слабый стон вырвался из его груди, приподнятая рука снова бессильно упала. Перед Чедо вновь возник образ матери. Ему захотелось, чтобы она обняла его, утешила. Из глаз его потекли слезы. «Если я здесь умру, — подумал он, — обо мне никто ничего не узнает. В отряде скажут: «Пропал без вести». — Он содрогнулся. — Почему меня не убило у всех на глазах? Все знали бы, что я погиб. А теперь буду числиться без вести пропавшим. Товарищи вернутся, но когда?.. Нужно, чтобы они знали, что со мной, тогда бы маме все рассказали», — лихорадочно думал он. Почти в беспамятстве, собрав последние силы, он дополз до самого ствола бука. Вытащил из кармана перочинный ножик и, превозмогая боль, начал вырезать буквы. Когда глаза его уже почти перестали видеть и нож выпал из обессилевшей руки, на шершавой коре дерева осталась надпись: «Здесь умер Чедо Стакич, из Козары».
Через два года лесорубы нашли останки мальчика в истлевшей одежде, рядом заржавевший ножик, а чуть поодаль — винтовку. Вырезанные слова у основания ствола заросли, покрылись мхом, но все равно их можно было прочитать. Лесорубы опустили топоры и пилы, выпрямились, отдавая последнюю почесть бойцу народной армии. Потом похоронили его останки под буком, а на коре вырезали крупными буквами: «Здесь лежит боец Чедо Стакич, родом из Козары».
Золото Иуды
В долине уже длительное время стояла тишина. Из окопов было видно пустые дома, покинутые людьми. Бойцам надоело однообразное и утомительное наблюдение за рекой, разделяющей две воюющие стороны. Река была довольно широкой и глубокой. Когда солнце съедало утром молочно-белый туман, сквозь голубоватую дымку за рекой было видно концентрационный лагерь с длинными глинобитными бараками.
Уже несколько дней вечернее небо было чистым, видимость — хорошей, и там, за рекой, все отлично просматривалось. Илия, выделенный вместе с Бранко в боевое охранение, гадал вслух, увидев столб дыма над лагерем:
— Что же там может гореть?
— Да мусор, наверное, жгут, — махнул рукой Бранко, ощупывая карманы в поисках сигареты.
Ночь подкралась почти незаметно. Илия и Бранко повернулись спиной к реке и пошли к окопам, вырытым у некрутого косогора. Бранко недовольно проворчал:
— Тошно мне от безделья. Приказали вот окопы рыть. Партизаны — и окопы? Тут что-то не так, как надо... Как думаешь, Илия?
— На войне всякое бывает... — ответил Илия. — А знаешь, я не жалуюсь. Постелешь немного соломы и полеживаешь себе. Как хочешь можно расположиться... И не холодно.
Появился месяц, стало светлее. Бойцы отряда выбирались из окопов и направлялись в сторону села, расположенного в километре от позиций. К Илие и Бранко подошел командир:
— Продолжайте наблюдение. Вы люди опытные, я вам доверяю.
Оба молча отдали честь.
— Да, сегодня ночью уже не вздремнешь. А как бы сейчас было хорошо поваляться на мягкой соломке! — мечтательно произнес Илия. — Пошли к реке.
— Зачем?
— Лицо ополоснуть...
