— Есть люди земли, то есть скал, есть люди ветра. У ветра есть птицы, и у воды есть птицы. У воды есть рыбы, и у земли есть свои рыбы. Почему, Смотритель?
Хаммель показывает рукой в сторону болота:
— Что там?
— Болота. Скалы. Земля.
— Верно, земля. — Он поворачивается в сторону моря: — А там?
— Море. Вода.
Хаммель указывает наверх.
— Ветер. — Кэтчи замечает темную полосу над горизонтом. — Шторм.
— А в лампе Спитмэм?
— Огонь.
Поочередно загибая пальцы, Хаммель перечисляет:
— Земля. Вода. Воздух. Огонь. Это все, все основное. Эти стихии соперничают друг с другом, стремятся уничтожить остальных. Но не всегда. Так было не всегда.
— Было время, когда вода не охотилась за людьми? — Кэтчи отрывается от созерцания небосклона. — Время, когда шторм не убивал людей?
— Да, Кэтчи. Было время, когда все стихии объединились и вместе создали настоящих людей, птиц и рыб. Но потом стихии разделились и стали воевать друг с другом. Теперь у ветра имеются свои птицы, рыбы, даже люди. И у воды тоже.
Хаммель пощипывает шкуру рыбины, теребит бороду. Клубок вырванных растений скатывается на самое дно рва.
— Точно так же и земля имеет свой народ, и птиц, и рыб.
— И огонь тоже? — спрашивает Кэтчи.
— Так говорят, хоть никто и не пытался выпустить его наружу, чтобы проверить.
— И так будет всегда?
— Да, пока одна из стихий не уничтожит остальные. Но этого не произойдет никогда.
— Почему? Земля сильнее всех!
— Сильнее, но ветер быстрее. Ветер летает быстро, но вода изменяет форму. Вода изменчива, но огонь может воспламенить весь мир. Огонь зажигает, но земля восстанавливается. Так и идет. Каждая стихия нуждается в трех остальных.
Кэтчи выдирает куст одуванчика из шкуры рыбины, сдувает с него тысячи легких белых звездочек.
— И поэтому все они держатся вместе?
— Так говорят.
— А как считаешь ты, Смотритель?
— В этом и кроется
Кэтчи вспоминает каменных птиц, вынутых из груди Кери, вздрагивает, представив себе, как чувствовал себя муж Агги с деревом в голове. Хаммель прав — все связано.
Кэтчи долго обдумывает все сказанное. Она врезается ножницами в сплетение веток в самой гуще кустов, потихоньку очищает от растительности бок рыбины и покачивается на балках. Пригнувшись под паутиной натянутых веревок, она прокладывает путь к голове, пока не опускается на самое дно рва, и голова уже нависает над ней, загораживая небо, как нависают скалы над пляжем. В этой пещере Кэтчи слышит, как шелестит трава, она снова прислушивается, и слышит шорох крыльев, но за всем этим ухо улавливает музыку внутри рыбины.
Глаза рыбины, маленькие, но выразительные, таящие боль и страх, приковывают взгляд Кэтчи. Она видит в них еще что-то, похожее на выражение глаз женщины, найденной утром на берегу. Там какая-то тайна, но она ускользает, улетает за пределы окружающего мира и влечет за собой Кэтчи сильнее, чем когда бы то ни было.
Хаммель молча работает рядом, и Кэтчи задает следующий вопрос:
— Почему ты помогаешь рыбине?
— Мне ее жаль.
— И только?
— Только поэтому.
Она кладет ладонь на морду рыбины — бедняжка! — и краем глаза замечает надвигающийся шторм. На этот раз разрушений не избежать, Кэтчи это знает.
— Я спасу тебя, рыбина, — говорит Кэтчи, но так тихо, что ее не слышит даже Хаммель.
Эти слова Кэтчи повторяет про себя все время, пока они со Смотрителем чистят шкуру.
Если приближаются два шторма подряд, жители деревни спорят между собой, который из них будет яростнее, но на этот раз ни у кого нет сомнений, что приближающаяся вторая буря гораздо сильнее первой. Никогда еще воздух не был таким плотным, что его можно потрогать, как скалу. Темная полоса занимает чуть не половину горизонта, и кое-кто говорит, что горы и шторм образуют челюсти, готовые сомкнуться вокруг деревни со всеми ее жителями.
Люди сидят у дверей своих хижин, поглядывают на серое небо над головой и приближающиеся черные тучи. Почти никто не разговаривает, только иногда старшие подзывают детей и посылают их в дома. Один за другим люди машут рукой соседям и исчезают за дверьми. Отовсюду слышится стук камней, укрепляющих окна и двери.
Кэтчи шепотом зовет рыбину, но ветер уже хлещет ее по коленям, и она окликает бабушку.
— Ба, пора закрывать хижину!
Спитмэм не отвечает, она безотрывно наблюдает за небом. Много часов подряд она смотрела в небо и прислушивалась к ветру. Кэтчи опасается, как бы Спитмэм совсем не превратилась в скалу, но та неожиданно наклоняется вперед, широко открывает рот, но молчит, потом открывает рот еще шире, но опять не произносит ни звука, наконец глотает что-то и смыкает губы.
— Она здесь, девочка, она приближается! — внезапно кричит Спитмэм.
— Кто приближается, ба?
— Вот она, вот она! — восклицает Спитмэм и машет рукой на небо, но Кэтчи видит только клубящиеся тучи и птиц, летящих впереди, словно они увлекают шторм за собой.
— Вот она! На крыльях бури! Она набралась смелости так дерзко бросить мне вызов! — продолжает кричать Спитмэм, задрав голову. — Иди, иди, посмотрим, что ты здесь найдешь!
— Ба, пора закрыться в хижине. Шторм уже совсем близко.
— Никогда! — вопит Спитмэм, и отблеск бури бушует в ее глазах. — Она идет, и я должна встретить ее как следует.
— Кто, ба? Кто идет?
— Моя сестра. Неужели ты ее не видишь?
Кэтчи не успела сказать «нет», как Спитмэм схватила ее за руку и затащила в дом. На краткий миг Кэтчи решила, что бабушка все же собирается укрыться от бури, но дверь осталась открытой настежь, и маленькие пока вихри закружились по полу, разметав приготовленную для укладки посуды солому. Спитмэм не обратила на это внимания; она устремилась в дальний угол, к запретной для девочки корзине, откуда вытащила сначала запечатанный кувшин с водой, а затем и сосуд с огнем.
— Сначала дотронься до огненного сосуда, девочка.
Кэтчи подчиняется и с опаской прикасается к пестрой поверхности глиняной посудины. Стенка теплая, она дрожит, как нарушенный сон, и сосуд поворачивается от ярости того, кто заключен внутри.
— А теперь потрогай кувшин.
