— Мы разговариваем с экспертом по развалинам, — говорил утренний диктор. — Скажите, какие основные ошибки присущи людям, оставшимся под руинами?
Я стер сон с лица и потрогал щеку, на которой осталась вмятина от рубца на кожаной обивке дивана. Как шрам.
Я преподаю английский язык. Долгие годы я хотел стать университетским профессором, даже выполнил почти все, что для этого необходимо, но в последний момент решил, что не смогу преподавать в университете. В моем представлении преподаватель университета должен быть сродни проповеднику, способному встать посреди толпы верующих и громовым голосом уверенно поведать истину. Когда бы я ни пытался вообразить себя на месте проповедника, мои слушатели постепенно отходили все дальше и дальше, пока я не оставался один посреди пустой площади, и мой слабый голос не мог достичь ушей верующих; мои слова не могли убедить даже меня самого. По этой причине я оставил магистратуру и стал учителем английского языка в различных группах: подготовки для тестирования при поступлении в университет, изучения основ языка для самых маленьких, редактирования текстов и в группе изучения американского разговорного языка для способных иностранных студентов, которая была моей любимой. Мои ученики прожили в этой стране не один год, иногда даже всю свою жизнь, но до сих пор не могли ощутить себя полноправными гражданами. На занятиях мы разыгрывали различные жизненные сценки, в которых эти молодые люди могли почувствовать себя — хотя бы на время занятий — частью нации. Суммарная плата за преподавание во всех группах была все же ниже ставки университетского профессора, но у Джейн была хорошая работа на кладбище, и это нас устраивало.
В первый день после начала войны мне предстояли занятия в группе разговорного американского языка. По первоначальному плану группе предлагалось разыграть сцену между ковбоями и индейцами, что позволяло обратиться к корням американской истории. Моим ученикам это не понравилось. Они хотели играть в войну, и к моему приходу уже разделились на два отряда. Миссис Стародубцева, оптик, встала во главе наступающего отряда, в состав которого кроме нее входили миссис Дайал и Лиза Михаэльс, хорошенькая девушка, работавшая в судебном архиве. Их противниками были миссис Сингх, мисс Барабанович и Георг Поулиадис, специалист по ландшафтам, который, как я подозревал, посещал занятия из-за своей неразделенной страсти к миссис Стародубцевой.
— Мы разобьем вас в пух и прах, — заявила миссис Стародубцева.
Должен признать, она была красавицей, в своем роде конечно.
— Ни за что, — усмехнулся Георг Поулиадис.
— Вот увидите, мы сделали это, — сказала миссис Дайал.
— Увидите, что сделаем, — поправил я.
Атакующему отряду я приказал подождать в холле. Тем, кто должен был защищаться, предложил занять оборонительные позиции позади парт. Мы пользовались помещением младшего класса средней школы, где стояли небольшие парты, привинченные к полу. Они вполне могли сойти за окопы или небольшие постройки, которыми, по моему мнению, могли воспользоваться наши враги.
— Хорошо, дамы, — объявил я. — Атакуйте!
Дверь класса распахнулась настежь, но в первый момент мы никого не увидели. Зато раздался голос миссис Стародубцевой:
— Начинался обстрел!
— Начался, — поправил я.
— Бум! — крикнула Лиза Михаэльс. — Бах!
Вошла миссис Стародубцева.
— Я — бронированная колонна, — проинформировала она защитников. — Вы можете стрелять, но это бесполезным будет.
— Будет бесполезно.
— Пах! — крикнул Георг Поулиадис.
— Георг, вы уже мертвы. Вы были убиты во время обстрела.
— Разве я, по-вашему, выгляжу мертвым?
— Не важно, как вы выглядите. Это представлено.
— Это представление, — сказал я. — Или моделирование.
Вошла миссис Дайал.
— Морская пехота! — объявила она.
— Моторизованная пехота, — выкрикнула Лиза Михаэльс из-за ее спины.
— Снайпер, — объявила мисс Барабанович. — Пехота уничтожено!
— Уничтожена.
— Но не вся, — возразила Лиза. — Одному снайперу со мной не справиться.
— Георг, ляг на пол.
— Да здравствует революция!
— Нет, в самом деле, — сказала миссис Сингх, — я сдаюсь, это слишком глупо.
Но игра продолжалась. По мере того как мои ученики обстреливали и бомбили друг друга, возникла необходимость отметить тех, кто был убит.
— Почему бы вам не снимать обувь с убитых, — предложил я. — А те, кто успел погибнуть во второй раз, могут снять носки.
Участники игры согласились, и вскоре защитники «крепости» остались босыми, обуви лишились также и весьма хорошенькие беленькие ножки Лизы Михаэльс. Только миссис Стародубцева, настаивая на своей неуязвимости, осталась обутой. Миссис Дайал размахивала черной теннисной туфлей и кричала: «Оденьте ее! Оденьте ее!», несмотря на мои неоднократные замечания по поводу глагола.
Георг Поулиадис подкрался к миссис Стародубцевой.
— Я ваш пленник, — объявил он.
Миссис Сингх сидела в дальнем углу класса, скрестив руки на груди.
— Только не говорите, что я должна еще и ползать, — говорила она.
— Все ползают, — возразил Георг. — Для того и война. Когда я был во Вьетнаме, мы все время двигались ползком.
Он почти положил голову на колени миссис Стародубцевой.
— Пол очень холодный, — пожаловалась Лиза Михаэльс. — Как долго еще будет продолжаться эта война?
К шести часам сражающиеся пришли к выводу, что пора заключить перемирие: каждый получает свою обувь, и атакующие должны купить пиццу на всех к следующему четвергу, когда занятия продолжатся.
— Это ваш долг как победящей стороны, — сказала мисс Барабанович.
— Победившей, Надя, — поправила ее миссис Стародубцева.
— Не указывай, как я должна говорить, — рассердилась мисс Барабанович.
Я поспешил выпроводить всех из класса, опасаясь нового витка сражений. Когда класс опустел, я сел на свое место, за учительский стол, и задумался. Не оказал ли я плохую услугу, позволив своим ученикам играть в эту игру? Но нет, если это помогает им чувствовать себя американцами, значит, все в порядке. Кроме того, разве новые роли не помогли им немного расслабиться? Я вспомнил теннисную туфлю в руках миссис Дайал, вспомнил Лизу Михаэльс на полу, ее босые ножки и коралловые ноготки на изящных пальчиках.
Я пошел домой и попытался немного вздремнуть. Со двора доносился какой-то металлический стук — динк, динк, — и я вышел, чтобы выяснить, в чем дело. Мой сосед Грубер что-то копал на заднем дворе.
— Эй, Грубер, что ты делаешь?
— Просто копаю.
Его дворик был разделен на участки при помощи колышков и веревок.
— Похоже, ты задумал что-то грандиозное.
— Это только начало, — ответил Грубер. — Вернее, даже не начало. Это только подготовка.
— А что это будет?
— Увидишь.
— Хорошо, но не мог бы ты копать потише? Окна моей спальни как раз выходят на эту сторону.
