закатилась под стул.
Кэрен достает один из своих учебников, и Джин видит, как она озабоченно перелистывает страницы. Она ищет третью главу — «Нервная система», задерживается то на одном, то на другом абзаце, просматривая перечень симптомов.
— Наверное, придется еще раз сводить его к доктору Бэнерджи, — говорит Кэрен.
Джин кивает, вспомнив слова врача про «душевную травму».
— Ты боишься пчел? — спрашивает он Фрэнки. — Они тебе действуют на нервы?
— Нет, — говорит мальчик. — Вовсе нет.
Когда Фрэнки было три года, его ужалила пчела, чуть выше левой брови. Они были все вместе на прогулке и тогда еще не знали, что Фрэнки — «умеренный аллергик» на пчелиные укусы. Спустя несколько минут после укуса лицо у Фрэнки распухло, глаза заплыли. Он стал сам на себя не похож. Джин, наверное, в жизни так не пугался, как в тот раз, когда он, прижимая головку сына к своей груди, думая, что тот умирает, бежал вниз по тропе, к машине, чтобы отвезти малыша к врачу. Сам же Фрэнки был абсолютно спокоен.
Джин откашливается. Ему знакомо то ощущение, о котором говорит Фрэнки, — он сам испытывал эту странную легкую вибрацию в голове. И как раз сейчас он снова ее чувствует. Он трогает бровь кончиками пальцев. «Душевная травма», — проносится у него в мозгу, но думает он не о Фрэнки, а о Ди Джее.
— Ты чего-нибудь боишься? — спрашивает Джин у Фрэнки. — Ну хоть чего-нибудь?
— Знаешь, что страшнее всего? — говорит Фрэнки, выкатив глаза, изображая испуг. — Есть такая тетя, без головы, она ходит по лесу, ищет ее: «Верните… мне… мою… голову…»
— Господи, где ты услышал такую чушь! — восклицает Кэрен.
— Мне папа рассказал, — отвечает Фрэнки. — Когда мы ходили в поход.
Джин краснеет еще до того, как Кэрен бросает на него укоризненный взгляд.
— Прекрасно, — говорит она. — Просто замечательно.
Он старается на нее не смотреть.
— Мы просто рассказывали друг другу страшные истории, — оправдывается он. — Мне казалось, ему будет смешно.
— Боже мой, Джин! И это при его-то кошмарах! О чем ты только думал?
Это плохое воспоминание, из тех, которые Джину обычно удается отогнать. Внезапно перед ним предстает Мэнди, его бывшая жена. Сейчас у Кэрен то же выражение лица, какое было у Мэнди, когда он напивался. «Ну что за идиот! Ты что, спятил?» — сердилась Мэнди. В то время казалось, что Джин ни на что не способен. И когда Мэнди на него орала, у него сводило живот от стыда и немой ярости. «Я стараюсь, — думал он, — я же, черт возьми, стараюсь». Но что бы он ни делал, все было не так. Это чувство крепко в нем засело, и в конце концов, когда стало совсем невмоготу, он ее ударил. «Зачем ты делаешь из меня дерьмо? — стиснув зубы, прохрипел он. — Я тебе не ослиная задница». И когда Мэнди взглянула на него, он ее стукнул так, что она упала со стула.
Он повел тогда Ди Джея на карнавал. Мэнди это не понравилось: была суббота, и Джин слегка выпил. Но в конце-то концов, думал он, Ди Джей ведь и его сын тоже. И у него есть право общаться с собственным сыном. А Мэнди ему не начальник, хотя ей, наверное, этого и хотелось. Ей доставляло удовольствие вынуждать Джина ненавидеть себя.
Особенно ее взбесило, что он повел Ди Джея на «Центрифугу». Потом он понял, что это была ошибка. Но Ди Джей сам умолял пойти туда. Мальчику только что исполнилось четыре года, а Джину — двадцать три, и он казался себе невероятно старым. Ему хотелось немного развлечься.
К тому же никто не предупредил, что нельзя брать Ди Джея на такого рода аттракционы. Когда он провел Ди Джея через турникет, билетер даже улыбнулся, мол, «вот молодой папаша хочет порадовать ребенка». Джин подмигнул Ди Джею и ухмыльнулся, глотнув из фляжки мятного шнапса. Он чувствовал себя хорошим отцом. Как ему хотелось в детстве пойти с собственным папой на карнавал!
Вход в «Центрифугу» был похож на люк, ведущий в большую серебристую летающую тарелку. Оттуда доносился рев «диско», и когда они вошли, музыка загремела еще громче. Это была круглая комната, со стенами, затянутыми чем-то мягким. Джина и Ди Джея поставили спиной к стене и пристегнули по бокам ремнями. От шнапса стало тепло и радостно. Взяв сына за руку, Джин почувствовал, что его прямо распирает от любви. «Приготовься, малыш, — шепнул он, — Похоже, это будет нечто!»
Дверь в «Центрифугу» плотно закрылась со звуком, похожим на тяжелый вздох. А потом стены, к которым они были пристегнуты, начали медленно вращаться. И когда они стали двигаться все быстрее, Джин крепко сжал руку Ди Джея. Через мгновение мягкая подкладка ускользнула куда-то и центробежная сила прижала их к быстро вращающимся стенкам, как железо к магниту. Джин почувствовал, что губы и щеки оттягиваются назад, и от полной беспомощности он рассмеялся.
И тут Ди Джей закричал: «Нет! Нет! Останови! Останови это!» Вопли были ужасные, и Джин еще крепче сжал руку сына. «Все в порядке, — прокричал он, с напускной веселостью, стараясь перекрыть громовую музыку. — Все о'кей! Я здесь, рядом!» Но мальчик в ответ заплакал еще громче. Его крик будто хлыстом гнал Джина по кругу, многократно отражаясь от крутящихся стенок трека. Когда «Центрифуга» наконец остановилась, контролер пристально посмотрел на Ди Джея, который громко всхлипывал. Джин ловил хмурые, осуждающие взгляды других посетителей.
Он чувствовал себя отвратительно. Он ведь был так счастлив, думая, что вот, наконец они вдвоем, отец и сын, вместе переживают незабываемое приключение. А теперь его сердце переполнено разочарованием. Ди Джей не перестал плакать, даже когда они ушли с аттракциона и гуляли по лужайке, даже когда Джин пытался его отвлечь, соблазняя сладкой ватой и игрушечными зверушками, набитыми конфетами.
«Я хочу домой, — хныкал Ди Джей. — Хочу к маме! Хочу к мамочке!» Джину было больно это слышать. Он скрипнул зубами. «Отлично, — процедил он. — Пойдем домой к твоей мамочке, маленькая плакса. Клянусь богом, никогда больше с тобой никуда не пойду». И он слегка встряхнул Ди Джея. «Господи, ну что случилось? Посмотри, над тобой уже смеются. Видишь? Они говорят: „Поглядите на этого большого мальчика — он ревет, как девчонка“».
Воспоминание наплывает неожиданно. Он совсем забыл об этом случае, а теперь все снова возвращается. Те давние крики были чем-то похожи на вопли Фрэнки посреди ночи и так же внезапно, без предупреждения, возникли в его памяти. А на следующий день воспоминание о том крике встает перед ним с такой ясностью, что приходится припарковать служебный грузовик на обочине. Он закрывает лицо руками. Какой ужас! Он тогда, должно быть, показался своему сыну настоящим чудовищем.
Сидя в фургоне, Джин думает о том, что хорошо бы найти способ связаться с ними — с Мэнди и Ди Джеем. Он хотел бы признаться, как был виноват, и дать им денег. Он сидит, прижав пальцы ко лбу, а мимо проезжают машины, и из дома, напротив которого остановился Джин, выглядывает какой-то старик в надежде, что ему привезли посылку.
«Где они могут быть?» — недоумевает Джин. Он пытается представить себе город, дом, но видит лишь пустоту. Вообще-то, Мэнди есть Мэнди — она должна бы уже отыскать его, чтобы потребовать алименты на ребенка. Ей доставило бы удовольствие выставить Джина этаким отцом-паразитом; она обратилась бы в какую-нибудь контору, чтобы привлечь его к ответу.
Сейчас, в фургоне, на обочине дороги, ему внезапно приходит в голову, что они мертвы. Он вспоминает ту аварию, в которую попал на выезде из Де-Мойна.[39] Если бы он в тот раз убился, они никогда об этом не узнали бы. Он вспоминает, как очнулся в госпитале и старушка-сиделка сказала: «Вам очень повезло, молодой человек. Вы должны были бы умереть».
«Может быть, они умерли, — думает Джин. — Мэнди и Ди Джей». Эта мысль пронзает его как молния. Конечно, в этом все дело. Вот почему они ни разу не связались с ним. В этом нет сомнения.
Он понятия не имеет, что делать с этим озарением. Это смешно, похоже на самоистязание, паранойю, но именно сейчас, со всеми их страхами по поводу Фрэнки, Джин оказывается во власти еще и этих переживаний.
Он возвращается с работы, и Кэрен смотрит на него с тревогой.
— Что случилось? — спрашивает она, и Джин пожимает плечами. — Ты выглядишь ужасно.
— Ничего, — отвечает он.
Но ее взгляд остается подозрительным. Она качает головой.
