самым пастушонком, который больше десяти лет назад оставил своих овец, чтобы уехать с Алвериком неизвестно куда.
– Как поживает наш господин? - спросили его, и в глазах Вэнда снова промелькнула усталость.
– Он идет своим путем дальше, - ответил он.
– Куда? - спросили его снова.
– По-прежнему на север, - ответил Вэнд. - Он все еще ищет Страну Эльфов.
– А ты почему оставил его?
– Я потерял надежду, - объяснил бывший пастух.
Его больше ни о чем не расспрашивали, и так каждому ясно: чтобы искать Страну Эльфов, человек должен очень сильно надеяться. Тот же, кто отчаялся, обречен никогда не увидеть неизменного бледно- голубого сияния безмятежных Эльфийских гор.
И тут прибежала мать Нива.
– Это действительно Вэнд? - спросила она, и ей ответили:
– Да, он самый - Вэнд.
Пока жители Эрла негромко говорили между собой о том, как изменили его время и годы странствий, мать Нива попросила:
– Расскажи мне о моем сыне.
И Вэнд ответил:
– Он ведет наш отряд, и никому наш господин не доверяет больше.
Услышав эти слова, люди удивились, хотя удивляться тут было нечему: с самого начала предприятие отдавало безумием. Одна мать Нива восприняла эти слова как должное.
– Я знала, что так и будет! - сказала она и повторила: - Я знала!
По всему видно, что она была очень довольна. Существуют времена года и события, которые устраивают любого человека. Немногое приходилось по вкусу безумцу Ниву, но тут подвернулся Алверик с его сумасшедшим путешествием в Страну Эльфов, и бедняга нашел себе занятие по душе.
Допоздна жители расспрашивали Вэнда и услышали множество историй о множестве стоянок и о долгих переходах - настоящую сагу о бесплодных скитаниях Алверика, который, словно призрак, год за годом обшаривал горизонты Земли. И порой сквозь печаль Вэнда, причина которой крылась все в тех же впустую потраченных годах, вдруг проглядывала улыбка - это пастух вспоминал какое-нибудь дурацкое происшествие, случившееся на ночлеге. Но обо всем этом рассказывал человек, утративший надежду, а о таких вещах не годится повествовать ни с сомнением, ни с улыбкой. О подобном путешествии должен рассказывать только тот, кого еще жгут изнутри отвага и величие предприятия. И полоумный Нив, и лунатик Зенд, оба могли бы сообщить нам о странствии Алверика такие подробности, от которых ум и душа наши озарились бы хоть малой толикой подлинного значения этого удивительного и дерзкого похода. Но что можно узнать из рассказа, составленного из голых фактов и язвительных насмешек охладевшего к странствиям человека, которого больше не манят надеждой пустынные горизонты?
На небе уже вспыхнули звезды, а Вэнд все говорил и говорил, но один за другим жители селения начали расходиться по домам, так как никому не хотелось слушать о безнадежном предприятии. Будь на месте пастуха человек, который все еще верил в экспедицию Алверика, и звезды успели бы потускнеть и погаснуть, прежде чем хоть один человек ушел спать, и, прежде чем селяне оставили бы утомленного рассказчика в покое, небеса успели бы посветлеть настолько, что в конце концов кто-то наверняка воскликнул бы: «Ба! Да ведь уже утро!» Но до тех пор никто бы не ушел.
На следующее утро Вэнд вернулся к своим овцам на верхнее пастбище и с тех пор больше никогда не участвовал ни в каких романтических путешествиях.
На протяжении всей той весны жители Эрла хоть изредка, но все же заговаривали об Алверике и о том, чем кончится его путешествие, и вспоминали Лиразель, гадая, куда она могла деваться и почему. И когда они не могли найти подходящего ответа на все свои вопросы, то выдумывали какую-нибудь красивую сказку, которая объясняла все, и эти сказки переходили из уст в уста до тех пор, пока они сами же в них не поверили. Когда же весна прошла, жители Эрла вовсе позабыли Алверика и присягнули на верность Ориону.
Одним теплым и светлым вечером, когда Орион ждал, пока пройдет лето, устремляясь сердцем своим в морозные дни поздней осени и мечтая о том, как будет охотиться на возвышенности со своими собаками, из-за холмов явился в долину Рэннок, отвергнутый любовник. Он пришел тем же путем, что и Вэнд. Он, как и пастух, вошел в Эрл с северной стороны. Это был действительно Рэннок, чье сердце наконец-то освободилось и чья меланхолия куда-то улетучилась. Рэннок, переставший скорбеть попусту, Рэннок беспечный, беззаботный и довольный. Рэннок, переставший вздыхать и стремящийся только к одному - к отдыху после долгих странствий. Ничто другое не могло заставить Вирию, девушку, чьей благосклонности он когда-то добивался, пожелать его. Все закончилось тем, что она вышла за него замуж, и счастливый Рэннок и думать забыл о каких-то там фантастических путешествиях.
Хотя многие жители селения продолжали по вечерам смотреть в сторону возвышенностей, пока долгие летние дни подходили к концу и волшебный ночной ветер начинал поигрывать трепещущей листвой, а многие заглядывали еще дальше, за обратные склоны крутобоких холмов, - ни тем, ни другим так и не удалось увидеть никого из отряда Алверика, кто возвратился бы домой тем же путем, что Вэнд и Рэннок. К тому времени, когда каждый листок на деревьях превратился в маленькое багряно-золотистое чудо, люди в поселке больше не говорили об Алверике, а подчинялись его сыну - Ориону.
Как-то осенью, пробудившись перед рассветом и взявши свой рог и лук со стрелами, Орион вышел к своим гончим, которые удивились, заслышав шаги хозяина еще до света. Даже сквозь сон они различили его легкую посыпь и тут же проснулись, шумно приветствуя. А Орион спустил их с поводков и, успокоив свору, повел ее за собой в холмы, и все они появились среди пустынного великолепия в тот ранний час, когда люди еще спят, а олени-самцы кормятся на росных травах. Сквозь сырое, первобытное утро мчались Орион и его верные псы по склонам холмов, и одна и та же радость вскипала в их сердцах. И когда Орион спешил по участкам, где до поздней осени цветет тимьян, он с наслаждением вдыхал его густой пьяный аромат, поднимающийся от земли. Чуткие носы псов старательно ловили самые разнообразные и удивительные запахи просыпающихся холмов. О том, какие дикие существа встречались здесь друг с дружкой в ночной темноте, какие твари пересекали спящие холмы, торопясь по своим делам, и куда все они подевались утром, когда дневной свет стал ярче, а вместе с ним возросла опасность появления человека- обо всем этом Орион мог только раздумывать да строить догадки; для его же гончих все было ясно. Некоторые запахи, что остались на траве, они просто отмечали своими внимательными носами, а от некоторых пренебрежительно отворачивались, и только один след они искали напрасно - след больших благородных оленей, которые этим утром почему-то не поднимались на холмы.
Орион увел свою свору далеко от долины Эрл, но в тот день он так и не увидел ни одного оленя, и даже ветер ни разу не донес издали запах, который нервные гончие искали и не могли найти ни в листьях, ни в траве. Вскоре наступил вечер, и пока разбухшее красное солнце садилось за холмы, Ориону пришлось вести собак домой, сзывая отставших звуками рога. И вдруг тише, чем эхо этого трубного голоса, из далекого далека, из-за туманов и холмов, но все же столь чисто и ясно, что слышна была каждая звенящая серебром нота, отозвались ему эльфийские рога. Те самые, что каждый вечер пели Ориону.
Связанные друг с другом узами общей усталости, Орион и его свора вернулись в замок уже при свете звезд, и окна Эрла подмигнули им последним отблеском своего гостеприимного уюта. Гончие поспешили в свои вольеры и набросились на еду, а потом, довольные, улеглись спать, Орион же пошел к себе в замок. Он тоже поел, а потом долго сидел, думая о холмах, о своих гончих и о прошедшем дне, и понемногу усталость взяла свое, и Орион уснул спокойным, умиротворенным сном.
Так прошло множество дней, пока наконец, спускаясь одним росистым утром по отрогу холма, они не заметили под собой красавца оленя, который, отстав от своих давно вернувшихся в лес собратьев, торопливо щипал сладкую траву. Завидев его, гончие бросились с азартным лаем, тяжелый олень с удивительным проворством развернулся и бросился наутек. Орион выстрелил и промахнулся - и все это произошло почти одновременно. В следующее мгновение псы ринулись в погоню, и ветер перекатывался через их спины, ероша палево-коричневую шерсть. Олень мчался прочь с такой скоростью, словно у него в ногах были спрятаны мощные пружины. Поначалу свора намного опередила Ориона, однако молодой охотник был столь же неутомим, как и они, и, срезая кое-где углы и выбирая пути более короткие, чем те, по
