будет, только эта, и он должен любить ее, какой она есть, и поклоняться ей. Это его родина, куда он так жаждал вернуться.
В дверь его комнаты постучали.
— Войдите, — крикнул он, и когда дверь отворилась, неловко повернулся. — Да?
На пороге стоял средних лет и среднего телосложения мужчина с сединой в волосах и толстой папкой под мышкой. Одет мужчина был в странно скроенный, по сравнению с модой Чиерона, но несомненно дорогой и консервативный костюм. Мужчина сверился с этикеткой приклеенной к корешку папки.
— Майкл Вайерман?
— Да, — ответил Майкл и с живым любопытством посмотрел на мужчину. Это был первый классифицированный пришельцами землянин, которого он видел так близко и с которым говорил. Естественно, что в нем немедленно проснулись интерес и любопытство.
— Моя фамилия Хобарт, мистер Вайерман, — представился пришедший, не протянул Майклу для пожатия руки и, повернувшись, вкатил в комнату небольшой аппарат на бежевом, высотой по пояс, эмалевом столике на колесах. На передней панели аппарата имелся экран, несколько указателей и шкал, а также клавиатура, на боках аппарата висели многочисленные непонятные дополнительные приспособления.
— Вы врач? — спросил Майкл Вайерман.
— Совершенно верно, — быстро отозвался пришедший. — Но пускай это вас не тревожит. Я не собираюсь привязывать вас к столу, и трепанация черепа вам тоже не грозит.
— Я ничего такого и не думал, — ответил Майкл Вайерман.
Хобарт поднял темную бровь.
— В самом деле? Тогда прошу прощения.
Землянин быстро и как-то обидно усмехнулся.
— Иногда не знаешь, сколько таким, как вы, бывает известно о процедуре классификации.
Майкл Вайерман почувствовал поднимающееся в груди раздражение. Это неожиданное чувство удивило его, поскольку он не считал себя обладающим правом на такие эмоции. Но потом, улыбнувшись самому себе, он решил что сейчас, в этот краткий промежуток времени, может позволить себе быть таким, как пожелает. Теперь уже было совершенно неважно, кем он был прежде — к вечеру сегодняшнего дня его прошлое будет отсечено начисто. И совершенно неважно, что о нем подумает сейчас этот человек, земной врач — все мысли ему заменят результаты тестов, которые он вскоре получит. В этот чудесный свободный промежуточный период перехода из одной жизни в другую, от лояльности одной к лояльности другой, не было никаких принципов, которых он обязан придерживаться, не было ничего и никого, что или кто мог бы вселить в него страх. И если в прежней жизни, без сомнений, он совершал что-то дурное или даже непростительное по любым меркам — не святой же он, в конце концов — ну что ж, тест даст ему отпущение грехов.
Майкл указал рукой на стул.
— Присаживайтесь, доктор, — проговорил он вполне по-мужски, голосом, ничем не отличающимся от голосов других мужчин. — Таким, как я? Таким как я диссидентам и бунтовщикам, хотели вы сказать? Вероятно, повсеместно нам приписывается полное невежество. Но я особый случай, доктор. Вам часто приходилось тестировать бунтовщиков?
Хобарт пронзительно посмотрел на Майкла и отрицательно покачал головой.
— Нет, не сказал бы, что особенно часто, — ответил он ровным голосом. — Как вы знаете, обычно…
— Я ничего не знаю, доктор.
— Отлично, если вы не знаете, то как правило диссиденты требуют, чтобы их оставили в покое — это бывает одно из их основных требований. Они считают себя персонами вне общества и любых моральных уставов. По сути дела это так и есть, они с трудом способны сходиться с людьми, и потому желанный покой, в большинстве случаев, им предоставляется.
Доктор опустился на стул, и Майкл задал ему новый вопрос:
— И те из диссидентов, с кем вам приходилось иметь дело, обычно бывали полны суеверных страхов о промывании мозгов и таком прочем?
— Да, можно сказать и так.
— И сюда вы шли, ожидая увидеть очередного такого же недоумка?
— Да.
В глазах доктора наконец мелькнул интерес. Он даже подался в своем стуле в сторону Майкла.
— Но вы ведь не любите диссидентов, верно, доктор? Он них вечно жди неприятностей. Время от времени они убивают людей и не только таких же отщепенцев как сами, но и честных граждан.
— Не могу спорить с этим.
— По сути дела, многие земляне презирают и ненавидят диссидентов.
— Да, это так, — ответил доктор и улыбнулся словно бы каким-то своим мыслям.
Начало разговора сбило Хобарта с наезженной колеи, но он уже успел проанализировать ситуацию, переориентировать свое поведение и теперь
