дикого лука и хлеба. Мучители не поскупились, и люди хорошо поели. Кроме Кочетова, впавшего в беспамятство из-за боли в отрубленной руке.
Кто-то высказал предположение, что причиной того, что о них забыли, может быть Арсун, возможно, его очередь… Но тему развивать не стали. Когда за ними пришли, тревога уступила место непонятному облегчению.
Им опустили веревку с петлей, кто-нибудь просовывал внутрь ногу и держался руками, пока кентавры споро выдергивали ее вверх. Кочетову помогали, как могли, да и кентавры, насколько это можно, проявляли терпимость.
Они шли обратным путем на площадь, и это было неприятно.
Вдруг устрашающий вой, подобно стону безумного гиганта, долетел до них. Кто-то из конвоиров нервно передернулся. Но не более.
Что это было?..
В свое время они узнали… И даже скорее, чем думали.
Над площадью пыток в небе, едва шевеля крылами, парил беркут. Вожди молча разглядывали пленников., поставленных в центр, метрах в пяти. Вперед вышел давешний шаман все в том же шлеме. Он оглянулся на ту небольшую группу сильно потрепанных жизнью, но богато украшенных кентавров, перед которыми стояли люди.
Один из вождей кивнул, шаман махнул рукой, и пространство за ними гулко выдохнуло.
Привели Арсуна, обычно желтые глаза его горели красным пламенем, но он внешне казался спокойным, только устал, а может быть нервничал. Однако пытался держать себя в руках.
Шаман еще раз оглянулся на вождей и достал свой бубен. В наступившей тишине гулко разнеслись удары, и тут же где-то запела флейта. Пронзительный звук странно сплетался с низким ритмом, создавая тревожные ощущения и ожидания чего-то…
Молодой кентавр выехал к ним с шестом, на котором было что-то круглое, словно арбуз, раскрашенный золотой и синей краской: цвета взаимно переплетались, мягко перетекая один в другой. Вдруг бубен и флейта смолкли. Шаман обращался к Арсуну:
— А теперь, обр по имени Арсун, повтори тот вопрос, с которым ты обращался к человеку- паломнику.
— Я спросил его, кто ходит утром на четырех ногах, днем — на двух, а вечером — на трех.
— И что он ответил? Говори так, чтобы все слышали.
— Он сказал, что это Бог-Отец.
— Почему он так сказал?
— Он утверждал, что Бог-Отец стареет вместе с миром, который он создал, и что ему тоже нужны подпорки, дабы существовать.
— Покажи нам этого человека-пилигрима? Покажи нам его, осмелившегося сказать такое!
Арсун повернулся, посмотрел на Сергея и протянул руку:
— Вот он.
Волков после этого ожидал самого худшего. Впрочем, что может быть хуже нынешнего положения? Тут он посмотрел в сторону реки и толкнул стоявшего рядом Михайлова.
— Посмотри! Там, на том берегу реки, — прошептал он.
— Кто тебе, человек, подсказал ответ, ранее никому из вас, паломников, не известный? — громко, чтобы слышали собратья, говорил шаман.
— Кажется, наши… — шептал Михайлов, и за ним стали всматриваться в сторону реки Исаев, Малинин и Илья. Лишь Кочетов внезапно сел на землю, но никто не обратил внимания на его слабость.
— Никто не подсказывал, шаман, или как ты там прозываешься. Ответ очевиден, хотя и случаен. Если бы спрашивал ты, я мог бы так не ответить: Создатель ведь и вам Бог-Отец, для вас он мог бы выступить в вашем обличье.
— Поясни нам, человек-пилигрим, что значит в «нашем обличье»?
— Это значит, что образ Бога всегда выбирают из тех форм, среди которых живут разумные. Обличье Бога меняется с ростом силы цивилизации и культуры. Если вы считаете себя сильнее всех, то и Бог может выступать в виде полуконя-получеловека.
Среди поднявшегося шума к Сергею долетели перешептывания товарищей.
— Это нереально, — говорил Исаев, — они не смогут форсировать реку.
— Почему? Если построить плоты и посадить на них стрелков… — вмешался Михайлов.
— Наших не более пяти тысяч, а кентавров, судя по всему, тысяч двести. И они тоже вооружены луками.
— Не хочешь ли ты сказать, — продолжал расспросы шаман, — что единого Бога нет?
— Не хочу. Это смешно. Любое разумное существо знает, что Бог есть. И это правда. Только облик его никому не известен. И это тоже правда. Мне задавал вопрос обр, и он так же двуног, как и я. Я знаю, что в истории людей было много Богов, наш Создатель другой, он немощнее старых, потому что и мы стали сильнее. Вот и все, что я хотел сказать.
— Я желал бы убить тебя за такие слова, — сказал шаман, — но правило гласит, что ответивший правильно на загадку, а потом победивший в честном поединке, — любом поединке, — имеет право на свою жизнь и жизнь своих подданных. Тебе придется доказать это право.
Сергей вспомнил, что после арсуновской загадки удавил того здорового обра. И только сейчас узнал, зачем все тогда понадобилось. Он посмотрел на Арсуна, словно прочтя его мысли, тот отвел глаза.
— Я уже доказывал в поединке… — начал Сергей, но шаман перебил:
— Но не здесь. Тебе придется доказать нам.
— Пожалуй, наши не смогут нас выручить, — спокойно сказал Малинин. — А жаль! Однако что это за кутерьма вокруг сфинксовой загадки? И поединок какой-то…
— Не знаю… Вскоре узнал.
Их, кроме Кочетова, от слабости не имеющего сил уверенно стоять на ногах, отвели за пределы лагеря.
— Раз они пришли с тобой, они могут помогать. Но могут и не помогать. По желанию каждого, — пояснил шаман.
Пленников подхватили под локти и так, зажатыми между пары кентавров, отнесли за пределы лагеря…
Небо расчистилось, ветерок высушил травы. Перед ними до горизонта лежала ровная степь. До горизонта по всему широкому пространству виднелись разбросанные редкие кряжистые корявые деревья. Одиночки разрастались больше вширь, чем вверх. Много было бугров от пней, заросших землей. Были здесь и сожженные деревья, видимо, в сушь побитые молниями.
Наконец прибыли. Пленников поставили на землю. Деревья в два-три обхвата располагались на двадцать-тридцать метров друг от друга. Возле одного такого великана стоял бревенчатый барак высотой пять метров и метров десять по фасаду. Он был выкрашен в те же две краски, что и шаманский значок на шесте: золотую и синюю, и покрыт магическими символами, похожими на клинопись. Бревенчатые двери были закрыты на засов, который мог бы выдержать настойчивую осаду целого войска.
И тут вновь раздался тот же устрашающий вой, полный злобы и мертвящего безумия, который они услышали еще утром.
Вой этот доносился из барака.
Сложенное из толстенных бревен строение вздрогнуло, словно бы изнутри кто-то очень могучий ударил в стену.
Кентавры — числом около десяти-двенадцати — подошли к воротам барака и все вместе взялись за бревно засова. Изнутри ударили еще раз, и вой из ночных кошмаров прогремел снова.
Сергей огляделся, полный тревоги и решимости дорого продать свою жизнь. Он знал, что им приготовили нечто ужасное. Его товарищи невольно прижались к стволу дерева. Кентавры выжидали, держась за засов, видимо рассчитывая успеть снять его между ударами чудовища.
Огромная равнина в солнечном мареве. Бескрайние дали. Небо, намыленное голубым. Дерево. Облака, Щекочущие ухо трели птиц, трескотня насекомых. Снова громовой крик тролля, попавшего в западню. И вновь — лишь слаженное дыхание десяти кентавров.
