проявляющаяся и отражающаяся от одного волевого фокуса к другому.
Мне бы очень хотелось доказать, что без всякого соглашения и только вследствие влияния одной воли, жест или интонация голоса, назначенные для утверждения или отрицания, преобразуются в различные слова.
Отчего, например, происходит так, что слова «да» или «нет» при известной интонации голоса, получают совершенно противоположное значение. Если объяснение этого явления так просто, то почему происхождение слова неизвестно и по сие время?
Почему столько ученых, несмотря на исследование при помощи синтеза и анализа, не разрешили вопрос такой важности?
В человеческой речи нет ничего условного и я надеюсь дать это понять желающим внимательно следить за мной, но не обещаю доказать им эту истину математически точно. Она имеет слишком обширное значение, для того чтобы быть заключенной в алгебраическое уравнение.
Итак, звук и жест, находясь в распоряжении воли, изменяются ею, т.е. благодаря известным органам, приноровленным для этой цели, звук превращается в членораздельную речь, а действие переходит в условный жест. Но голос и жест имеют мгновенную продолжительность. Человек, желавший, чтобы акт его воли сохранился на долгое время, и не имевший для этого в своем распоряжении другого способа, изображал на куске коры или камне условные знаки, представлявшие эту волю посредством движения руки, самого выразительного из органов. Вот первоначальное происхождение букв, которые, как изображения жеста или голоса, становятся одним из самых распространенных выразителей речи, предоставляя человеку неисчерпаемые возможности для осмысления. Но, как форма, этот способ зависит от воли лица, передающего свои ощущения, поэтому они могут оказаться слишком разнообразными и необходимо известное соглашение для обеспечения обоюдного понимания. Поэтому, способ выражения своих мыслей при помощи рукописи замечается лишь у народов цивилизованных и имевших законодательное правление.
Все люди, даже дикари, сообщаются между собою словами какого-либо наречия, но не все общаются письменно, так как для этого необходимо известное взаимное соглашение. Однако хотя буквы предполагают соглашение, не следует забывать, что они служат символом двух вещей – жеста и вибрации голоса, проявляющихся внезапно от воли, тогда как эти последние суть плоды размышления».
Обладая умением выражаться знаками, посвященный должен был иметь в виду еще и другое соображение: быть понятым своим будущим читателем. Надо было составить речь, заранее уже приноровленную к понятиям предполагавшегося читателя, в которой каждое слово казалось бы для народа собранием странных знаков и вместе с тем, служило бы откровением посвященному.
«Таким образом поступали мудрецы Египта, изображая иероглифами мысли, доступные только людям, понимавшим значение добродетели, свойств и природы вещей, в иносказательном смысле, и из которых Горус-Аполлон составил на греческом языке две книги, а Полифил переложил из них «Любовный сонник». 1
1 Rabelais, кн. 1, гл. IX.
Мысль, господствовавшая при выборе такого языка, была выражением тройственной градации или Трех миров, о которых говорил Рабле в вышеприведенной книге.
Обыкновение давать свои особые названия до того было общепринято во все времена, что наблюдая, как науки (математика, естественная история, медицина) окружают себя как бы оплотом, специальными терминами, поэтому мы не удивляемся такому же обычаю древних.
Вернувшись к треугольнику Трех Миров, под именами фактов, законов и принципов – мы увидим, что посвященные обладали тремя способами выражения мысли, в смысле положительном, сравнительном и превосходном.
I. Посвященный мог употреблять слова, всеми понимаемые, изменяя силу выражения слов, в соответствии с понятиями тех, кого он поучал. Возьмем для примера фразу:
«Для ребенка необходимы отец и мать»
Если он хочет сделать смысл непонятным для людей обыкновенных, он будет говорить в степени сравнительной, восходя из области фактов в область законов,– говоря: «Среднее начало требует начал положительного и отрицательного» или «Равновесие требует начала активного и пассивного».
Люди, погруженные в изучение законов природы, «ученые», в совершенстве поймут смысл этих слов, непонятных для крестьянина.
Но если исключить из числа понимающих истину и этих ученых, сделавшихся богословами или преследователями,– то писатель возвышается еще на одну ступень, проникает в область символики, вступая в «Мир Причин», и говорит:
«Венец требует Мудрости и Разумения».
Ученый, привыкший решать задачи, понимает слова отдельно, но не может почувствовать отношений, их связывающих. Он способен дать смысл фразе, но ему недостает прочного основания, он не уверен, что объясняет точно; он пожимает плечами, когда фраза, аналогичная этой, является перед ним в Герметических сочинениях, и идет дальше, восклицая: «мистицизм и шарлатанство!»
Разве это было целью желаний писателя?
П. Посвященный употребляет разные знаки, сообразно лицу, к которому обращается. Этим способом пользовались преимущественно Египетские жрецы, передавая свои мысли посредством иероглифов, сообразно разным случаям.
Но объясним это более понятно:
Для ребенка необходимы отец и мать.
Обращаясь к народу, жрец передает текст словесно или рисует ребенка, находящегося между отцом и матерью. Если же он обращается к более образованным людям, то представляет мировые законы, посредством известных ученым знаков алгебры, как 'то: дитя – среднее – знаком (оо), требует отца (+) и мать (-) или
(+) + (-) = (оо)
Если он желает еще более сократить число понимающих, то представляет идеографические знаки, соответствующие принципам и говорит:
Мы увидим, что эти знаки, все еще раздражающие любопытных, поставлены не произвольно.
III. Знак качественной геометрии употребляется таким способом, чтобы он был понятен читателю, сообразно обширности его познаний. Знак О будет считаться человеком неграмотным за точку в кружке.
Ученый поймет его по астрономии знаком солнца, а в более широком значении за истину; редкий ученый переходит эту степень, знания. Посвященный поймет в этом стихию с ее развитием, мысль с ее причиной, Бога – в вечности.
Мы же сейчас ознакомимся с происхождением толкований.
Методы, о которых я говорил, служили главным образом к обсуждению посвященными самых сокровенных тайн, причем их употребление вновь появляется в герметических сочинениях и обрядах магии. Есть еще способ, употреблявшийся в святилищах древности, – это повествование символическое.
Какое средство для передачи истины может считаться наилучшим. Как заинтересовать воображение вместо памяти?
Расскажите простолюдину историю о приключении Вулкана и Венеры, он запомнит ее и, переходя из уст в уста, она дойдет до потомства.
А будет ли то же с законом Кеплера? Довольно трудно себе представить честную крестьянку, сидящую у домашнего очага и перечисляющую астрономические законы.
Однако символическая история содержит еще другого рода замечательные истины.
Крестьянин видит в них приятное упражнение воображения; ученый находит с изумлением законы движения солнца, а посвященный, разбирая имена собственные, определяет ключ к великому произведению o и узнает три смысла, в нем заключающиеся.1
1 «Алхимическое предание требует, чтобы посвящающий говорил только параболами, или аллегорическими баснями, но не баснями, предназначенными для развлечения. В «великом делании» есть только один факт, а именно: превращение, которое совершается по заранее намеченным фазам. Итак,
