— Сидите, сидите, — сказал Давид Евсеевич, — и сел за стол. Он спросил у Овдиенко:
— Ответьте мне откровенно: могли вы как заместитель главного инженера отказаться от строительства бараков?
— Нет, ни в коем случае.
— Еще один вопрос: кроме вашей в других организациях тоже строили бараки по этим проектам?
— Да! Во всех.
— Отступление от проектов было допущено?
— Нет.
…Вернувшись в кабинет Качурина, мы долго разбирали материалы дела, читали и еще раз перечитывали их.
Подняв усталые глаза, Давид Евсеевич внимательно посмотрел на меня и сказал:
— Пиши постановление об освобождении. Я тебе говорил, что хотел проверить себя и принять решение наверняка. Потому что могут найтись умники, которые будут жаловаться на прокурора, а мне не хотелось бы еще раз возвращаться к этому делу. Ясно, мой заместитель допустил ошибку, когда давал санкцию на арест еще тогда, в 1937 году. Пиши постановление и немедленно.
Я стремглав вылетел из кабинета прокурора. Потом взял себя в руки и спокойным уверенным шагом зашел в свой кабинет. Овдиенко сидел, положив голову на стол. Он дремал. Конвоиры переминались с ноги на ногу.
— Иван Иванович, где ваша семья?
— Жена уехала к родным в Саратов, там и сын. А почему вы заинтересовались моей семьей? — спросил Овдиенко с удивлением.
— Интересуюсь, куда вы направитесь, когда будет подписано постановление об освобождении вас из-под стражи.
Не успел я договорить, как Овдиенко закрыл лицо руками, плечи его вздрагивали, поседевшая голова покачивалась. Потом он попросил, чтобы зашел прокурор, и, когда появился Давид Евсеевич, Овдиенко молча крепко пожал ему руку.
…Позже я встретил Ивана Ивановича Овдиенко во время боев в районе Халхин-Гола. Это было в начале июня 1939 года незадолго до начала очередной атаки японцев.
Поздоровались, присели у подножья бархана, вспомнили о том, о сем, в том числе и о его аресте.
— А ведь как ни тяжело мне было, я верил, что разберутся. Меня эта вера не покидала все время, хотя, конечно, было трудно, очень трудно…
Потом я слышал, что Овдиенко отважно сражался в Великую Отечественную войну и погиб в 1941 году смертью храбрых, защищая Советскую Родину.
…Горайко замолк. Мимо окон поезда проплывали брянские леса, и он начал негромко напевать известную песенку о шумящем брянском лесе…
II
Глядя в темноту ночи, Горайко несколько минут молчал и возобновил свой рассказ о делах далекого и недалекого прошлого.
— Вспоминаю и другой случай, уже значительно поздний, когда мне пришлось работать прокурором на западе нашей Родины.
Как-то в городе Днестровске произошли два исключительно дерзких преступления. В разное время были убиты два человека. Все было загадочно и сложно. А так как преступления не были раскрыты, в народе пошли разговоры, весьма для нас нелестные. Следствие я поручил провести прокурору- криминалисту Александру Александровичу Чепурному.
Сначала я относился к нему с некоторым предубеждением: он был молод и, мне казалось, как криминалист недостаточно опытен. Потом, внимательно присмотревшись к нему и к его работе, я убедился в своей ошибке. Вот почему, когда возникли эти дела, я, не колеблясь, дал их Александру Александровичу.
Александр, или как мы его попросту называли — Саша, прекрасно знал теорию следственных действий и творчески применял на практике свои знания по криминалистике. Под стать ему был и сотрудник уголовного розыска — веселый, жизнерадостный, быстрый в своих решениях и отлично освоивший все премудрости сыска Федор Ефремович Закржевский.
Делом, о котором идет речь, они занимались с каким-то особым творческим вдохновением, не считаясь со временем и настроением. Их видели вместе всюду: в Петрозаводске и Риге, Киеве и Москве, Ульяновске и Харькове. Дела — сложные. Но трупов не нашли. А в том, что исчезнувшие убиты, никто не сомневался. Проведено было очень много следственных действий. Использовалось все, что знала тактика, техника и методика следствия. Появились целые тома протоколов и других официальных бумаг. Каждую неделю мы собирались и обсуждали ход следствия. Но все, увы, тщетно.
Как-то рано утром, придя на работу, я стоял у окна, мимо которого спешили на работу люди. В голову приходили чисто профессиональные мысли… А, может, среди них шагает и преступник, совершивший убийство? Он на свободе, среди нас, а мы не знаем его, не знаем потому, что работаем плохо. А кто ему помешает совершить еще какое-нибудь преступление? Нет! Мы должны знать и мы будем знать, кто это сделал…
— К вам можно?
— Заходите, друзья. Что нового?
— Сегодня получена телеграмма из областного управления МООП из города Н. Там в колонии несовершеннолетних преступников трое парней, уроженцы здешних мест, пришли с повинной к начальнику колонии и признались, что совершили в нашем городе два убийства. Надо срочно вылететь туда и разобраться на месте, — закончил свое сообщение Александр Александрович.
— Согласен. Сегодня же вылетайте.
Я ждал вестей из города Н. с исключительным волнением. Через два дня самолет доставил Чепурного, Закржевского и троих парней.
— Рассказывают все они подробно и очень убедительно. Расхождений в их показаниях почти нет, за исключением отдельных деталей. Но прошло ведь уже порядочно времени, могли и запамятовать, — докладывали мне Чепурной и Закржевский.
— Какие же это расхождения?
— Один из парней по фамилии Черный в момент совершения преступления был в отпуске и ездил с родителями в Одессу к родственникам. Мы уже вызывали мать Черного; она категорически утверждает, что сын был с ними в Одессе вплоть до сентября, до начала учебного года, а преступление совершено 25 августа.
Я дал совет немедленно отправить самолетом работника уголовного розыска в Одессу для допроса родственников Черного. Кроме того, я рекомендовал, чтобы каждый из доставленных в отдельности показал место, где они спрятали трупы. Они утверждали, что привезли их на машине и спустили в один из люков городской очистительной системы.
Прошел еще один день. Из Одессы позвонили: «Допрошены родственники Черного. Заявили, что за пять — семь дней до начала сентября он выехал из Одессы один. Его родные выехали позже».
Это как будто подтверждало показания Черного.
— Но не будем спешить с выводами, — предостерег я. — А как, кстати, с носовым платком, найденным на месте происшествия? Чей он?
— Носовой платок принадлежал одному из парней — Сычу. Он признал, что вытер этим платком кровь с рук и бросил его. О том, что носовой платок подобной расцветки был у Сыча, подтвердили и двое его приятелей.
— А вы возили их на место, где была оставлена автомашина?
