пожаловалась мне, что всегда пугается, сталкиваясь с устремленным на нее тяжелым взглядом Рогнеды.
В княжеском тереме, как он ни велик, некуда спрятаться. Все люди волей-неволей толкутся в одном помещении, им некуда деваться друг от друга. Можешь, например, не общаться, как я с Рогнедой, но не видеть ее ты не можешь — вы все время будете попадаться на глаза друг другу.
Стоило мне спуститься вниз, стоило пройти по двору или заглянуть в пристроенные помещения, как мы встречались взглядами с дочерью полоцкого князя…
Честно сказать, я отворачивался. Да, я спас ей жизнь и сильно жалел ее, но чем-то неприятна была мне эта женщина. Смесь униженности и гордыни, которую я имел возможность наблюдать при нашем с нею единственном общении, произвела на меня неприятное впечатление.
Рогнеда тоже не делала попыток заговорить со мной. Можно даже сказать — она меня сторонилась. Правда, краем уха я однажды услышал, что, объясняя свою беременность другим женщинам — своим новым товаркам, Рогнеда сообщила, что ребенок у ее будет от меня. Хм, что же, я сам ведь ей это разрешил…
Но почему она с ненавистью смотрит на Зауру? Неужели ревнует? Может быть, Рогнеда втайне мечтает о моих объятиях и сходит с ума от ярости, когда я провожу ночи с маленькой хазаркой?
Признаться по совести, меня эти подозрения даже забавляли — в конце концов, я все же молодой мужчина, и меня интересуют такие вещи.
Втайне от себя самого я уже даже начал рисовать в своих фантазиях сцены, в которых Рогнеда со страстью отдается мне, а я овладеваю ею с холодной надменностью. Интересно, какова эта загадочная женщина в постели? Униженная рабыня или державная княжна? А что, если все сразу — то и другое?
Но фантазии тешили меня недолго — разгадка вскоре явилась сама собой.
Был праздник прощания с зимой и встречи весны. По склонам холмов и в оврагах еще лежал снег, и было ночами холодно, но солнце с каждым днем пригревало все жарче. Люди вылезли из своих домов, где просидели зиму за низкими слюдяными оконцами, и устроили праздник на берегу Днепра, освобождающегося от ледяного покрова.
Сначала девушки плясали хороводом, затем был кулачный бой, в котором силачи соревновались в ловкости, а под конец Жеривол с остальными жрецами под пение колядок принесли жертвы богам, в особенности Велесу — покровителю природы. Происходило это под большим дубом, где были сожжены принесенные дары-жертвы — всякая снедь.
Праздник продолжался до самой ночи, а я с дружинниками отправился в терем, где в зале на первом этаже пиршество продолжилось уже из собственных домовых припасов.
За пиром я расслабился. Наверное, все дело было в том, что к тому времени я уже окончательно привык к своему положению, привык к людям, окружавшим меня. Я смотрел на них и видел, что мы стали общностью. Вот наливает мне вино слуга Немига — подозрительный и ворчливый старикан, а вот захмелевший воевода Свенельд сурово поводит седыми бровями и рассуждает о предстоящем походе на Корсунь. Красавец Драгомир умеет не только сражаться, но больше всего на свете любит играть на гуслях и петь. Получается это у него довольно плохо, зато вдохновенно, и все слушают его с удовольствием. Сам Драгомир считает, что игра на гуслях — глупое занятие для храброго воина, и стесняется своего увлечения.
Сбоку от меня сидит Алексей — единственный христианин здесь, мой новый оруженосец. Сначала на него косились дружинники, но затем вспомнили, что в Византии все воины — христиане, а сражаются ничуть не хуже всех прочих…
Алеша старается ничем не отличаться от своих новых товарищей и только незаметно уходит в сторону подальше, когда совершается служение языческим богам.
Вот под пение Драгомира, под волнующие звуки перебираемых струн на гуслях я и расслабился. Под левой рукой у меня вскоре как-то незаметно оказалась Заура. Она прильнула ко мне и, прижавшись всем своим горячим телом, зашептала бесстыдные ласковые слова.
Другие женщины тоже были здесь: увидев, что князь первым подал пример, они стали присаживаться к своим избранникам на этот вечер.
Чернобровый Драгомир играл и пел рядом со мной, в дальних концах стола его слушали плохо и беседовали о своем. Я поднес свой кубок к губам Зауры.
— Попробуй, — сказал я. — Это вино сделано в Италии. Его привезли венецианские купцы. Ты представляешь себе, что такое Италия?
Заура шаловливо рассмеялась, сверкнув белыми зубами и отрицательно покачала головкой.
— Италия, — сказал я. — Это страна поэтов и художников. В Италии прекрасная архитектура и великолепные вина. Правда, на сегодняшний день большая часть образцов итальянской архитектуры еще не построена… Да, а еще там есть фирма «Дольче и Габбана». Спустя тысячу лет, считая от этого дня, они будут делать много разных изящных штучек.
— Что такое поэты и художники? — спросила Заура, прикоснувшись губками к краю серебряного кубка. Она сделала маленький глоток и не стала дожидаться моего ответа. Она уже привыкла к тому, что князь слегка не в себе и временами заговаривается.
И правда, прелестная игрушка Заура была создана совсем не для разговоров…
— Иди наверх, — сказал я. — Ложись в постель и дожидайся меня, я скоро приду.
Заура часто так делала, иногда даже без моего приглашения. У нее был характер ребенка, ее нельзя было ругать. А если все же ее ругали, она сразу начинала плакать, да так трогательно, что самое холодное сердце должно было разорваться от сострадания…
— Я согрею постель, — игриво сказала девушка. — Ты же любишь лежать в тепле, я знаю. Кто был подумал, что ты долгие годы прожил в северных землях?
Она выскользнула из-под моей руки и исчезла.
Ночь была холодной. Ледяной ветер задувал в открытую дверь, свистел из дымохода, и огоньки в светильниках колыхались. Громадные расплывчатые тени ходили по стенам. Словно вот сейчас на одной из стен вдруг покажется висящий в воздухе палец и быстро-быстро напишет: мене, мене, текел, упарсин.
И в эту ночь я умру.
Почему-то именно в тот вечер я вдруг вспомнил эту библейскую историю про царя Валтасара и его странную смерть в собственном дворце. Мене, мене, текел, упарсин — эти загадочные слова написал для него на стене палец Господень. Написал как знак, как предупреждение о том, что в эту ночь он будет убит заговорщиками.
Валтасар умер, и должен был умереть я. Недаром вспомнилась мне история о персидском царе.
Наверное, самая грозная опасность посылается нам тогда, когда мы лучше всего себя чувствуем — нам хорошо, удобно, тепло, комфортно. Уж больно уютно было мне в тот злополучный вечер.
Раздавшийся внезапно вопль был таким пронзительным и душераздирающим, что в первые мгновения все сидящие за длинным столом оцепенели. Наступила такая полная тишина, что слышно было, как продолжает звенеть задетая струна на гуслях.
Первым нашелся Свенельд.
— Это наверху, — сказал он, подняв палец. Встать он уже не мог, так что вместо него вскочило сразу несколько человек.
— Это в твоих покоях, князь, — прошептал сидевший рядом Драгомир, и на лице этого храброго воина отразился ужас. Немига только в тот момент заметил, что льет вино мне на колени…
Все посмотрели на меня, и я, вскочив, помчался наверх. Самые худшие опасения стремительно зароились в моей голове.
Что там могло случиться? Этот вопль — это была Заура? Вроде бы голос не похож на ее…
Девушка лежала обнаженная на медвежьей шкуре. Вторая шкура была отброшена в сторону.
Тело Зауры сотрясалось в конвульсиях, ее трясло и корчило. Голова была запрокинута, и роскошные шелковистые волосы рассыпались по подушке из белого льна. На губах, изогнувшихся в судороге, пузырилась слюна.
Врач со «Скорой помощи» должен рассуждать быстро и быстро принимать решения. Если он не способен на это, ему лучше лечить больных по номеркам в районной поликлинике. Или преподавать студентам, как следует быстро принимать решения…
Что это? Эпилептический припадок? Очень похоже, но я никогда не замечал у Зауры никаких
