этого андроида руководствовались принципом разумной достаточности. На вид это был человек, но на этом сходство заканчивалось.
Дело в том, что у андроида не было внутренностей. Вовсе никаких. Он был сделан или выращен из некоего однородного материала вроде резины, которая была пронизана миллиардами мелких прожилочек, позволявших телу двигаться. Материал был очень упругим и гибким, что делало его малоуязвимым для ударов. И уж совсем было бы глупо стрелять в этого андроида. Пули попросту прошивали бы однородную резину, не принося никакого вреда, кроме дырок.
— Искусная работа, — сказал я себе. — Чего только не напридумают эти ученые. Из какого столетия прибыли эти незваные гости, я судить не мог. Однако случай вышел поучительный — мне следовало быть осторожным. Если меня в этом мире «курирует» Нечто, у которого свои цели, то надо иметь в виду — существует еще Анти-Нечто, с совершенно противоположными целями.
Все это предстояло обдумать.
Когда наступило утро и воины разожгли костры для приготовления завтрака, в лагере только и разговоров было о том, кто и с какой доблестью сражался с ночными гостями. Как ни странно, произошедшее произвело на моих соратников куда меньшее впечатление, чем на меня.
О случившейся битве говорили охотно, но без тени удивления. Это для меня произошедшее было загадкой, невообразимой тайной, но только не для воинов десятого века. Они были людьми мифологического сознания. С детства и до старости они слышали рассказы о битвах с неведомыми драконами, ведьмами, великанами, людьми с собачьими головами…
Мир, в котором они жили, еще не был научным миром, где все объяснено, расписано и где хорошо известно, что возможно в природе, а что — нет. Они жили в мире, который включал в себя все — возможное и невозможное. Точнее, возможным тут было все!
Оборотни, привидения, злобные истуканы, изрыгающие огонь, — все это в сознании людей было так же реально, как сосед по палатке.
Никаких объяснений не требовалось. Просто понятно было, что ночью на лагерь и на князя напали злобные демоны — посланцы злых богов. Один из них метал изо рта молнии, а четверо других были почти неуязвимы для оружия. Что ж, бывает!
Зато можно было теперь до конца жизни рассказывать о том, что и ты бился с нечистой силой, и даже победил. Ну и изрубили же мы одного из них! А помнишь, как Аскольд Кровавая Секира срубил голову главному демону — тому, что с молниями? Вот было дело!
— Вас хотели убить, чтобы вы не крестились, — заметил Анастат, когда я рассказал ему о ночном визите и его последствиях. — Эта сила не желает, чтобы крещение князя киевского произошло. Вот в чем дело.
— Они могли бы тогда убить вас, — возразил я. — Это гораздо проще, чем убить князя, которого постоянно охраняют.
— Нет, это не решило бы проблему, — покачал головой епископ. — Если бы погиб я, вы могли бы принять крещение от любого другого священника. Как вы думаете, а зачем этим злобным силам не желать крещения Руси? Кто эти создания: в чем их интерес?
— Их интерес в том, чтобы Россия не стала христианской страной, — ответил я, уже успевший всячески обдумать эту проблему.
— Но, боже мой, — всплеснул руками старик. — В любом случае Русь не может долго оставаться языческой…
Я засмеялся, хотя смеяться совсем не хотелось. Николай Константинович Апачиди прибыл из конца девятнадцатого века, и поэтому еще не знал о проблемах века двадцать первого.
— Не о язычестве речь, — сказал я. — По мнению некоторых, Русь вполне могла бы стать исламской страной. Вот в чем дело. Не допустить крещения Руси — это значит толкнуть ее в объятия ислама. Некоторым бы этого очень хотелось. Одного из этих некоторых зарубили вчера мои воины…
— Значит, мы с вами присланы сюда одной силой, которая хочет сохранить известное нам течение истории, — рассудительно заметил епископ. — А существует еще другая сила. Та, которая хочет добиться изменения истории. И вчера ночью к вам явились именно посланцы второй силы. Я правильно понимаю?
Когда я кивнул, епископ Анастат просветлел лицом.
— Слава Богу, что вы уже здесь и что мы с вами встретились. Давайте же быстрее совершим ваше крещение, и угроза будет снята. Крещение состоится, и изменить этот факт станет уже невозможно.
— Ну, мне можно будет помешать потом, — заметил я. — Как вы понимаете, одного моего крещения недостаточно. Я, как частное лицо, никого не интересую. Но таинственные злые силы — враги христианства — могут помешать мне крестить Русь.
— Как?
— Меня снова можно попытаться убить, — предположил я. — И вторая попытка может выйти удачной. Почему бы нет?
Старик хитро посмотрел на меня, и улыбка тронула его сухие губы.
— Очень возможно, — проговорил он. — Но меня это уже точно не будет касаться. Знаете, что обидно? Меня притащили сюда пятьдесят лет назад, и все эти годы я прожил здесь, в этом мире. Все это время я гадал о том, что же именно предстоит мне сделать, в чем мое предназначение здесь. И теперь только выяснилось, что я всего лишь должен крестить вас, мой молодой друг. Какое разочарование… Теперь я даже обижен.
— На что обижены?
Николай Константинович вздохнул.
— Ради этого небольшого дела совершенно необязательно было вытаскивать меня из моей жизни так рано. Чего ради я торчал тут пятьдесят лет? Я только успел закончить университет, мечтал стать инженером. Знаете, я мог бы стать очень хорошим инженером. Я бы строил дороги, брал подряды, разбогател бы. Знаменитый инженер Апачиди — это звучит!
— Ну да, а потом бы вас расстреляли большевики в каком-нибудь овраге, — пробормотал я невольно.
— Кто? — встрепенулся старик. — Как вы их назвали? И за что же они убили бы меня?
— Ну, как вам объяснить, — неохотно буркнул я, сам уже недовольный тем, что слетело у меня с языка. — На вас были бы очки и форма гражданского инженера. Для большевиков этого было бы вполне достаточно, чтобы убить вас, не задумываясь.
— Какие ужасы вы говорите, — прошептал старик. — Кто бы мог подумать? Да, кстати, скажите, пожалуйста… Я тут не понял одно слово. Может быть, оно из вашей эпохи, и вы мне поясните.
— Какое слово? — удивился я.
— Мне вчера тоже снился сон, — сообщил епископ смущенно. — Ну, вы знаете, что я имею в виду. Сон с моим отцом, который говорил со мной. Конечно, это совсем не отец, я понимаю…
— Так что он вам сказал?
— За пятьдесят лет, что я был вынужден провести здесь, — торжественно сказал Анастат, — такие сны с отцом снились мне всего три раза. Первый раз — пятьдесят лет назад, когда я только очутился здесь. Мне было велено ждать. И я ждал. Да уж, милый юноша, никто не посмеет упрекнуть меня в том, что я мало ждал. Пятьдесят лет, знаете ли, — это не фунт изюму. Вся моя жизнь прошла здесь.
Второй раз сон приснился мне во время осады, когда ваши войска стояли под городом. Мне было велено помочь вам взять Херсонес — город, ставший для меня родиной. А третий сон приснился мне вчера ночью.
Мне было сказано, чтобы я крестил вас и вашу дикую ораву и что на этом мою задачу можно будет считать законченной. Что ж, очень мило. Меня даже не поблагодарили.
Нотки сутяжничества послышались в голосе старика. Он был раздражен и явно недоволен.
— А вы подайте жалобу на высочайшее имя, — посоветовал я. — К следующему сну заготовьте бумагу и вручите ее. Пусть вас наградят каким-нибудь орденом Хроноса.
— Хроноса, — пробормотал епископ. — Хроноса… Да, так вот о непонятных словах. Мне было сказано, что я могу рассчитывать на депортацию. Что это такое? В вашей эпохе есть такое слово? Я понимаю, что
