великого князя Владимира, — он метнул в мою сторону угодливый взгляд, — считаем его нашим другом.
Внезапно Текшонь вскочил на ноги и закричал, указывая в сторону городища:
— Вот он! Вот он идет встречать вас, я же говорил! Это великий князь Овтай идет вам навстречу.
Действительно, ворота распахнулись, и теперь в нашу сторону двигалась небольшая процессия, которую возглавлял человек необычайно крупного телосложения — настоящий богатырь.
Резкие звуки, доносившиеся из-за стен Эрзямаса, перестали быть хаотичными и приняли форму некоей мелодии. Теперь эти трубы ревели в унисон — короткими рыками, переходящими в пронзительные завывания. Успев уже более или менее привыкнуть к музыке этого мира, я догадался, что на сей раз играют нечто, что кажется здесь торжественным, приличествующим случаю.
Мы сошли на берег. Овтай приблизился ко мне, стоявшему посредине между Блудом и Свенельдом, и низко поклонился, коснувшись пальцами земли. Роста муромский князь был действительно огромного — явно за два метра, и очень широк в плечах. Настоящий медведь, о чем, кстати, и говорило его имя. Наверное, он и родился очень крупным, за что родители сразу назвали его Овтаем…
Одет он был в длинную рубаху белого цвета, украшенную красной вышивкой по вороту, и в широкие штаны из зеленой крашеной ткани. В руке Овтай держал резной деревянный посох, которым легко поигрывал при ходьбе. Впоследствии я заметил, что с посохом муромский князь никогда не расставался — это был знак его княжеского достоинства. На вид Овтай был едва ли не моложе меня — чуть за двадцать. Светлая борода его была очень густой и слегка курчавилась, а оставшаяся не покрытой растительностью часть лица была нежно-розового цвета, как у молочного поросенка.
Овтай благодарил меня за то, что я пришел защитить его от булгар, и говорил о том, что будет и впредь верным вассалом киевского князя. Обычные дипломатические заверения, не изменившиеся, по сути дела, за тысячелетия…
— А где инязор Тюштя? — вдруг строго спросил стоявший слева от меня Свенельд. — Здоров ли он? Почему не вышел с тобой вместе встречать нас?
Овтай улыбнулся чуть смущенно и, потупив взор, ответил:
— Но ведь инязор Тюштя не вассал киевского князя, как я. Он — великий князь эрзянский и сказал, что в своей столице не ходит навстречу гостям. Инязор Тюштя ожидает дорогих киевских гостей в своем доме.
Стало ясно, что дипломатический церемониал и протокол появился не в девятнадцатом веке, а существовал даже тысячу лет назад среди глухих и непроходимых эрзянских лесов.
Дворец инязора Тюшти представлял собой одноэтажную длинную избу из некрашеных бревен, в центре которой стояла сложенная из камней печь. Каменная же труба уходила в потолок, отчего в помещении почти не было дыма. До этого мне приходилось видеть печи только дважды: в тереме у боярина Блуда и в тереме киевского князя, то есть в моем. Даже у Свенельда в доме печи не было, а дым из очага уходил вверх через отверстие в крыше. Или не уходил — это уж в зависимости от погоды. Во всяком случае, к задымленным помещениям я уже успел основательно привыкнуть.
Откуда эрзянский инязор узнал о печах? Насколько я смог заметить, и в Эрзямасе печь была только в княжеском доме. В целом эта эпоха в Восточной Европе еще не доросла до идеи печи…
Тюштя оказался рябым сорокалетним мужчиной среднего роста с хитрыми близко посаженными глазами. По своей внешности он сильно проигрывал муромскому князю. Овтай был юным красавцем могучего телосложения, а Тюштя, стоявший передо мной, выглядел немолодым худосочным мужичонкой. Правда, одет он был роскошно: белая рубаха, шитая серебряной нитью, с обильной красной окантовкой, а сверху — небрежно наброшенная шкура черной рыси, застегнутая на плече золотой застежкой.
Тюштя встретил нас у порога своего дома и сразу же повел к столу. Длинный стол был сооружен неподалеку от печки и накрыт белой скатертью с красным и зеленым узором. Я заметил, что именно эти цвета были больше всего в ходу у эрзи и муромы.
Мы сели за стол вшестером. Во главе хозяин дома Тюштя. Рядом с ним я — великий князь киевский — равный союзник. А дальше уже подчиненные люди — муромский инязор Овтай, боярин Блуд, воевода Свенельд и Добрыня — посадник Новгородский.
Посла Текшоня за стол не посадили, он стоял неподалеку, переминаясь с ноги на ногу. Предполагалось, что он может служить переводчиком, если возникнет языковое непонимание между славянами и эрзей-муромой, говорившими практически на одном и том же языке.
На столе в глиняных полотках лежало жареное мясо и круглые большие лепешки из пшена, похожие на маленькие солнца. Угощение привлекло мое внимание. Дело в том, что в Киеве еще не знали сковородок, и о лепешках не могло быть речи. Едой было то, что можно сварить в котле или изжарить на открытом огне. Здесь же явно имелись сковородки или что-то в этом роде. Впрочем, как я потом убедился, сковородки имелись лишь в доме инязора.
Девушки-хозяйки в нарядных, вышитых красно-зеленым узором рубахах до пят поставили перед каждым из сидевших за столом по кувшину с напитком. Стаканов или кружек тут не держали, так что пить можно было только через край кувшина, держа его обеими руками. Напиток был хмельной, но слабый — градусов пять, и очень пенистый. Скорее всего, буза из перебродивших злаков с добавленными туда ягодами, чтобы отбить неприятный вкус.
Здесь же за столом и был совместно составлен план предстоящей военной кампании. Наши войска должны были совместно двигаться до реки Итиль и, перейдя ее, углубиться на территорию Булгарского царства. А там уж богатств немерено, а воины булгары плохие, так что против наших объединенных сил точно не устоят…
Стоит ли говорить о том, как мы просчитались. Стоит ли вспоминать о том, что с самого начала все пошло совсем не так, как заранее предполагалось…
Целью похода была вражеская столица — укрепленный город Булгар, который находился от реки Итиль на расстоянии пяти дней пути. Мы переправились через Итиль на плотах, специально сделанных для этого случая, и уже на другом берегу реки подсчитали свои силы. Наших сил, приведенных из Киева и Чернигова, было тысяча человек. Еще тысячу выставила Эрзянь Мастор во главе с сумрачным Тюштей, постоянно уводящим желтоватые глаза в сторону. А муромский инязор Овтай, несмотря на свою личную могучую силу, привел лишь двести воинов.
Две тысячи двести человек — это сила. Тем более что, по предсказаниям бывалых людей, у булгар вряд ли найдется столько войск, чтобы численно превзойти наши объединенные силы.
Но если наши воины были почти профессионалами, да и вооружены совсем неплохо, то эрзянские и муромские союзники представляли собой крайне плохо организованные толпы земледельцев с топорами. К тому же они двигались на лошадях, а это создавало массу проблем с кормом.
Проводники вели наши войска степью, затем лесными дорогами, а затем снова по ровному пространству — и никакого сопротивления мы не встречали. Попадавшиеся на пути булгарские деревни оказывались безлюдны: при нашем приближении население убегало, уводя с собой скот. Грабить там было нечего, но деревни в обязательном порядке сжигались. Муромские и эрзянские воины сначала шли по домам в поисках людей. Часто они находили стариков, которые не могли убежать со своими, и тогда убивали их. А когда все, кого можно было убить, оказывались мертвы, деревня зажигалась со всех сторон. Огонь перекидывался с дома на дом, и черный дым клубами поднимался к небу.
Никто не пытался остановить убийства и поджоги — такое было в порядке вещей. Мне оставалось лишь смотреть на трупы и пожары и вспоминать, как я сам впервые пришел в этот древний мир — на пепелище сожженного Полоцка…
Око за око и зуб за зуб — это не в Библии придумано. Так бывало всегда, из начала времен. Муромцы и эрзя поступали точно так же, как год назад поступали на их землях вторгшиеся булгарские воины. Это была месть, беспощадная и деловитая.
Булгар оказался неприступной крепостью. Город, окруженный каменными стенами по четыре метра высотой, располагался на возвышенности между двумя речками. Чтобы приблизиться к нему, нужно было сначала форсировать речку, а затем взобраться на стену. А сверху булгары стреляли из луков. Меткости булгарских лучников оставалось лишь завидовать. Их небольшие круто изогнутые луки били стрелами с такой силой, что пробивали деревянные щиты наших воинов.
