Отец промолчал.
— Не слышу ответа, — улыбаясь как бы сам себе, проговорил Степан Андреевич.
— Сам пусть ответит, — кивнул отец на Кирюшку.
Кирюшка набрал полную грудь воздуха и выдохнул ответ:
— Я готов!
— Молодец, — похвалил Степан Андреевич. — А раз готов, давай рукав засучивай повыше.
— Какой? — осмелел Кирюшка.
— А любой, — ответил Степан Андреевич, доставая из стеклянного шкафчика малюсенький шприц с иголкой.?— Ну-с, давай руку, Кирилл.
Степан Андреевич взял протянутую руку Кирюшки, смазал едким раствором предплечье и со словами: «Хоп — и готово», — сделал укольчик. На этот раз Кирюшка даже не почувствовал, как все произошло — быстро и без боли.
— А мне не больно! — радостно сказал он.
— Это оттого, что ты, Кирилл, осознал необходимость прививки. Болеть теперь не будешь.
Кирюшка согласно кивнул головой.
— Ну вот, а ты прятался от меня, — съязвил Степан Андреевич.
— Он больше не будет, — заступился за Кирюшку обрадованный отец.
— Ну, смотрите-смотрите. Проверю, когда в следующий раз приду к вам, — заулыбался Степан Андреевич.
С тех пор Кирюшка перестал бояться людей в белых халатах и уколов. Он понял, что любую боль человек может вынести и преодолеть, если ему объяснить, что и зачем. И когда Кирюшка вырос и перед ним стал вопрос кем быть, ему сам собой пришел на память образ того самого фельдшера, Степана Андреевича, которого все с любовью называли «наш доктор». И выбор оказался очевидным — Кирюшка стал врачом.
Метро
«Метро» назывался длинный коридор в доме-бараке на двенадцать семей. Кто и почему так прозвал коридор, никто не помнил: метро и все тут. Возможно, все дело было в его длине и вечном полумраке, царившем в этом коридоре в любое время года: электричества ещё не было, а два небольших окошечка над дверями входа и выхода света почти не давали. Люди находили свои квартиры скорее на ощупь и по памяти. Но никто не роптал. Жильцы барака к этому привыкли, а редкие гости, заходившие в этот дом, чиркали спички, чтобы хоть как-то сориентироваться в обстановке.
У ребятишек полустанка была своя радость от этого коридора. Они собирались ватагой и что есть мочи пробегали по длинному коридору, словно вагоны настоящего метро, хотя, конечно, никто из них в жизни его не видел.
И вот однажды, когда Кирюшка гулял около своего дома, к нему прибежали его дружки — Вовка Чиж и Пуша.
— Айда в метро кататься! Там сегодня никого нет, можно запросто бегать.
— Как это никого нет? — переспросил Кирюшка, зная, что его отец строго-настрого запретил ходить в барак и бегать по коридору.
— Да так, — нетерпеливо выпалил Пуша. — Никого. Одна глухая Зинка-топалка осталась, все остальные в кино ушли.
— Как ушли? — снова переспросил Кирюшка.
— А ты что, не знаешь? Сегодня днем взрослое кино показывают. Вагон-клуб приехал, перед выборами бесплатное кино будет. Объявление даже на станции висело. Мне батька ещё утром об этом сказал. Так и брякнул матери, что, мол, бесплатное кино сегодня в два часа будет, и чтоб она собиралась. Они уже ушли, значит и кино началось, — подытожил Вовка Чиж.
Кирюшка подумал-подумал, да и согласился. Ему давно хотелось посмотреть на это самое метро. Ребята постарше говорили о нем, делились впечатлениями, как они проносились мимо дверей на полном ходу, как потом выскакивали в выходную дверь, и кто-то из жильцов грозил им вслед:
— Ну погодите! Ужо я вам уши надеру!
Подойдя к бараку, ребята прислушались. Ничего подозрительного они не заметили.
— Значит так, — скомандовал Пуша, как самый старший из них. — Одну дверь приоткрываем, вот эту, — он показал на разбитую обшарпанную дверь на низком крыльце барака.
Вовка Чиж ловко подсунул найденный им по дороге булыжник, и дверь осталась открытой.
— А оттуда бежим прямо сюда, — командовал Пуша.
Они так и сделали. Зашли с другой стороны барака и, приоткрыв такую же обшарпанную дверь, замерли, всматриваясь в темноту коридора.
— Бежим все вместе на счет «три», — опять командовал Пуша, когда все трое оказались в коридоре, и начал считать. — Раз… Два… Три!
И ребята рванули по коридору на другой конец, где светилась приоткрытая дверь.
И тут произошла осечка. Одна из дверей неожиданно открылась, и Кирюшка, бежавший позади всех, не успел увернуться, задел ногой открывающуюся дверь и кубарем покатился по полу. Загремели пустые ведра, что-то с хрустом упало со стены. И не сразу Кирюшка понял, что оказался в западне.
В светлом пятне открывшейся двери появился человек в жилетке. Он увидел запутавшегося в пустых ведрах и корзинах мальчика и приподнял его за шиворот:
— Ну и кто же это у нас здесь хулиганит?
На звук гремящих ведер вышли ещё несколько соседей. В одной из женщин Кирюшка узнал тетю Шуру Брязгину, работавшую с его матерью в одной бригаде. Вторая женщина была ему незнакома, но тетя Шура назвала её Эльвирой Васильевной. «Да это же бухгалтер из их лесопункта, где работала мать!» — догадался Кирюшка. Тут открылась ещё одна дверь, и из нее, прихрамывая на одну ногу, вышла известная всему полустанку Зинка-топалка, прозванная так за свою походку. Она сначала ставила одну ногу вперед, а потом второй ногой как бы прихрамывала рядом, печатая шаг. Словом — топалка. Без Зинки-топалки на полустанке никто не обходился. Она была портнихой и парикмахером одновременно. Праздник какой, свадьба, или просто человеку хотелось подстричься — все шли к Зинке. Она и оденет как надо, и прическу сообразит соответствующую. И хоть была Зинка невзрачна на вид, хромала и даже была глуховата, все её уважали. И если кто из ребят постарше кричал ей вслед: «Топалка, топалка!», — она беззлобно отвечала: «Погоди, прибежишь в следующий раз стричься — уши отстригу». И ребята побаивались её — вдруг и впрямь отхватит уши ножницами.
За Зинкой с небольшим опозданием выскочила её маленькая болонка, беленькая, вся в завитушках, что глаз не видно. Она громко и звонко залаяла, подбегая к Кирюшке. И хоть Кирюшка знал, что та не кусается, испугался и заплакал.
— Да никак это Марии Чуриковой сын? — раньше других опознала Кирюшку Шурка Брязгина. — Кирюшка, это ты??— спросила она, ещё не веря своим глазам. — Такой тихий мальчик, слова лишнего не скажет, и на тебе, хулиганит! — продолжала она.
— Вот-вот, в тихом омуте, как известно, черти водятся, — подхватила Эльвира Васильевна. — Надо будет с матерью поговорить.
— Это он, разбойник, мою кадушку с замоченными грибами в тот раз опрокинул, — накинулась на мальчика Зинка-топалка. — Только-только грибков свежих набрали, замочили, поставили в коридор, а вчера все опрокинули. Пришлось все грибы перемывать, — сокрушалась она.
Кирюшка плакал уже навзрыд:
— Не я… Это не я… Я первый раз сегодня…
— Тише, тише, женщины, — скомандовал мужчина в жилетке. — Давайте, разберемся по порядку. Значит, ты сын Василия Ивановича Чурикова?
Кирюшка мотал головой, брызгая слезами.
— С кем ты был? Я слышал, что бежали ещё минимум двое ребят. Говори, кто был с тобой?
