в том, что потом с Сережей произошло. Владик, вам, наверное, это сложно представить. Вы ведь Сережу после школы узнали, когда у него уже тик прошел. Когда это было? Года три назад? Ну вот. А все благодаря Асеньке. Сережа после первого их похода туризмом увлекся, физкультурой заниматься начал. Как ему трудно было! Иной раз я возьми и скажи: ну, к чему так себя мучить? Такими жестокими упражнениями? Некоторые он даже сам придумывал — чтобы научиться произвольно мышцы расслаблять и в тонус вводить. Зато когда его врачи через какое-то время увидели, не поверили, что это тот же самый человек. А потом, — Людмила Александровна улыбнулась с веселым лукавством, — он такого окаянства набрался, что записался в кружок бальных танцев. При одном заводском клубе.
— Сережка? Ходил на бальные танцы?
— Целый год. Правда, потом бросил — из-за девушек. Там в кружке только пять юношей было, остальные — девушки. А он тогда уже крепкий стал, складный, да еще танцевать научился, представляете? Девушки ему прямо проходу не давали. Влюблялись, сами на свидания приглашали.
В своей наивной материнской гордости она уверена: так и должно быть. Где же быть этим девушкам, как не у ног ее чудесного сына?
— Но он в какой-то момент сказал: все, мама, надоело. Жизнь не может состоять из цветов и конфет.
— Та-ак! — Влад весело присвистывает. — Пока Робинзон Крузо осваивает необитаемые земли,
открываются любопытные подробности его биографии. Мы судили по внешним признакам. Мы наивно принимали видимое за истинное. Мы, можно сказать, держали его за образец морали и нравственности. А он по природе своей злостный соблазнитель. — Все это нравится Владу невероятно, просто приводит в восторг.
— Вот, я же говорю, — Юлька всплескивает руками. — Так бы жили с ним рядом и ничего бы толком не знали. А стоило ему ненадолго уехать, вон сколько всего интересного!
Людмила Александровна смеется.
— Ну, насчет соблазнителя — это вы преувеличиваете. И я не припомню, чтобы у него были сколько- нибудь серьезные отношения с девушками. Мне, по крайней мере, он о них не рассказывал. Правда, один раз Сережа действительно сильно влюбился — переживал, стихи писал. Я помню эту девушку — такая красивая, видная. Он ее приводил в гости.
Нелепый, необоснованный укол ревности: «Что значит — видная?»
— Но это длилось совсем недолго — недели две.
«А мы побили все рекорды — уложились в пять дней».
— Потом он как-то остыл, разочаровался даже. И все шутил: хорошо, что не дошло до платья.
«Не надо больше никаких подробностей».
— Что значит — до платья?
— Сережина бабушка подарила ему на совершеннолетие свое платье.
А Влад думал, самое интересное уже позади. И Юлька таращит глаза, как лягушка. Даже сдержанный Миша не может скрыть веселого удивления. Людмила Александровна опять смеется.
— Я понимаю: это звучит необычно. Мальчикам таких подарков не делают. Но бабушка у Сережи была фантазерка невероятная. Все рассказывала ему разные сказки — и когда он совсем маленький был, и когда вырос. А он все слушал. Бабушка сказала, что это особенное платье. С ним какие-то легенды связаны, какие-то камушки драгоценные у него в лиф зашиты. И если девушка в этом платье станцует с ним вальс, то полюбит его на всю жизнь. Бабушка почему-то решила, что это должен быть вальс. Видно, для нее он был самым чувственным и романтичным танцем из всех возможных. Она же судила по годам своей молодости!
Все попались — как маленькие. Юлька прижалась к Мише, и лицо у нее празднично-задумчивое. И у Влада глаза поблескивают. Влад, ты же большой мальчик! Что ты развесил уши?
— И он верил?
— Ну, уж не знаю. Вот учился вальс танцевать. Думаю — из-за этого платья. Чтобы в нужный момент быть во всеоружии. — Тут уж все смеются. (Кроме меня. Я пытаюсь выдавить подобие улыбки.) — И платье это очень берег, считал его семейной реликвией. Хотя мальчикам совсем не свойственно такое отношение к вещам.
— Ой, а можно на него посмотреть? — Юлька уже вскочила. Миша тянет ее за руку. Ему неловко за Юлькину активность.
— Конечно. Пойдемте. Оно в Сережиной комнате.
— Что сидишь? Сказали идти — иди!
И я хочу послушаться. Я честно учусь быть послушной. Но не могу подняться. Голова тяжелеет, меня сгибает пополам. Ия — головой вниз — сваливаюсь со стула на пол.
— Аська! Ах, черт!
Я лежу на кровати, и платью пришлось потесниться. Это он его сюда положил? И поэтому просил ничего здесь не трогать? Чтобы его драгоценное платье, не дай Бог, не побеспокоили?
Ну, извините. Я тоже имею право. Противозаконное право — лежать на этой кровати.
А платье — всего лишь моя змеиная кожа.
— Асенька, вам лучше? Выпейте валокордин.
— Ася, ты вся прямо зеленая стала!
— Не задирай голову. Лежи пока. Мы еще не уходим.
— Конечно, Асенька, полежите. А вы, ребятки, садитесь. Что стоять?
— Аська, у тебя редкий талант — портить праздники.
— Ну что вы, Владик, такое говорите?
— Как всегда — правду и только правду. А как, по-вашему? Выбрать самый неподходящий момент и грохнуться в обморок — по-моему, это талант. — Это все — на меня не глядя. Вот только теперь, уже привычный быстрый взгляд: — Лежи, говорю. Людмила Александровна, ну, а вы знаете — он с кем- нибудь танцевал?
— Кто? Сережа? Я же говорила — в кружке бальных танцев.
— Да нет. Я про платье. Он танцевал с кем-нибудь, кто был одет в это платье?
— Нет, конечно. — Напряжение спало, и Людмила Александровна опять улыбается. — Иначе бы мы все уже гуляли на его свадьбе. Если, конечно, верить бабушке. Кроме того, я не очень представляю, где и при каких обстоятельствах можно станцевать вальс с девушкой, одетой таким образом. Не на танцах же в клубе?
— Смотрите, опять! Она опять.
— Ася! Асенька!
— Да что ж такое?
— Вызывай скорую.
Врач молодой, бодрый, холодный с мороза. И пахнет как все врачи — камфарой и спиртом.
— Давление как у покойника — 70 на 40. Когда в последний раз были месячные? Понятно. Я сделал укол. Минут через десять начнет приходить в норму. Дайте ей крепкого чая. Пусть пару дней полежит — и проверится на беременность.
— Ладно, не ждите. Все равно вам в другую сторону. Я ее провожу.
Юля с Мишей одеваются и быстро уходят, испуганно махнув на прощанье.
— Может, останетесь, Асенька?
Я отрицательно качаю головой.
Что мне мешает остаться? Мысль о том, что я покинула боевой пост? Или призраки этой кровати?
— Людмила Александровна, до свидания! Извините, что все так вышло. Только испортили вам праздник.
— Ну, что вы, Владик! Я всегда вам рада. Приходите еще. И обязательно позвоните, как доедете.
— Я завтра позвоню, Людмила Александровна. Не волнуйтесь.