Парижа.
Павел поцеловал руку жены:
– Конечно… однако у нас с вами уже нет денег. Те пятьдесят тысяч, которые нам выдали из казны, давно закончились. Придется снова обратиться к госпоже Загряжской, сестре графа Андрея, чтобы занять денег для вас… Но мы уже так часто это делали… может быть, стоит повременить?
– Ничего, Натали Загряжская с охотой даст мне денег, – отмахнулась Вильгельмина. – Однако, знаете, эта нищенская сумма, которую положили нам на содержание… вообще не понимаю, как можно на нее жить!
– Я тоже не понимаю, – грустно сказал Павел. – Мать безобразно скупа. Я решил поговорить с ней. Я ей все скажу, все, что у меня накипело!
Он вскочил, придя в невероятное возбуждение. Так бывало всегда, стоило какой-то внезапной мысли овладеть его сознанием. Тем более, когда ему казалось, что это отличная, великолепная мысль. Вот как сейчас!
Великий князь бросился в свой кабинет и вскоре выскочил оттуда с увесистой пачкой каких-то бумаг в руках.
– Эй, дайте мне карету! – крикнул он невесть кому, вылетая из комнат и словно забыв о существовании жены.
На счастье, рядом оказался Ганс, который поспешил исполнить приказание.
– Поль! – Вильгельмина выбежала на лестницу. – Куда же вы… время обеда… приедет граф Андрей!
– Пообедаете без меня! – раздалось снизу лестницы, а потом донеслось хлопанье кучерского кнута.
Вильгельмина пожала плечами и вернулась в столовую.
Прислушалась. Стучат колеса, свищет кнут кучера… А вот и Ганс вернулся с известием, что великий князь отбыл.
– Отбыл! – усмехнулась Вильгельмина. – Но ты же знаешь, у него, как говорят русские, семь пятниц на неделе. Он может вернуться в любую минуту. Ты должен постеречь, когда приедет граф Андрей.
– Слушаюсь, сударыня, – с непроницаемым выражением произнес Ганс. – А вот и его сиятельство.
– Куда это ринулся Поль в такой спешке? – спросил Разумовский, входя в комнату. Нисколько не стесняясь Ганса, он подошел к Минне и припал к ее губам.
Ганс опустил голову и вздохнул.
Эту девочку он любил, как родную дочь, а теперь предает ее каждый день. Все могло быть иначе, если бы он в свое время не…
А если посмотреть на это с другой стороны, Вильгельмина вообще не родилась бы на свет, если бы он в свое время не…
С некоторых пор он стал философом и уповал на то, что Господь все же ведает, что и зачем творит.
– Так что там с нашим дурачком? – прошептал граф Андрей так, чтобы слышала только Минна.
Впрочем, он напрасно остерегался – Ганс уже вышел и закрыл за собой дверь.
– Я не знаю, – пожала плечами Минна. – Кажется, он ринулся к императрице доказывать, что тех пятидесяти тысяч, которые она нам дает, нам мало.
– Разве это нуждается в доказательствах? – улыбнулся граф Андрей. – Но у Поля был такой вид… он потрясал какими-то бумагами – я видел его в окно кареты, окликнул, но он не обратил на меня никакого внимания. Что это за бумаги?
– Не знаю, – снова передернула плечами Минна. – А что тебя беспокоит?
– Мы в последнее время занимались с Полем неким проектом, собственно, хотели довести его до сведения Сената, однако предъявлять его императрице сейчас было бы бессмысленно и преждевременно.
– Ты имеешь в виду ваш трактат «Рассуждение о государстве вообще»? Ну не настолько же глуп Павел, чтобы предъявлять матери незаконченные материалы. И какое отношение «Рассуждение о государстве вообще» имеет к сумме денег, которая нам отпускается?
– Ну, быть может, Поль таким образом решил показать императрице, что он достоин бо льших денег, если сотворил столь значительный труд? Но если так, он еще глупее, чем кажется. Во-первых, трактат недоработан, во-вторых, он практически указывает на то, что императрицу необходимо отстранить от власти как можно скорей, а в-третьих, Поль в таком состоянии сейчас, что способен извратить всякую идею одним своим видом. Я взглянул на него только мельком, но ужаснулся. Эти вытаращенные глаза, эти искаженные черты, брызжущие слюни… Иногда мне стыдно перед своим народом за то, что я вынашиваю планы комплота и намерен дать им такого императора! Сумасшедший на троне – это еще страшней, чем распутница на троне. Думаю, он не просидит на престоле сколько-нибудь долго, ведь он вызывает к себе отвращение каждым произнесенным словом, каждым поступком! Наверняка вызреет встречный комплот!
– Да у нас и нет задачи возвести его на престол надолго, – равнодушно сказала Вильгельмина. – Он очень скоро канет в небытие. А на престоле останемся мы с тобой. И тогда не нужно будет прятаться, и вздрагивать при каждом шорохе, и спешить разомкнуть объятия…
– Ах, Боже мой, неужели возможно будет такое счастье! – пробормотал граф Андрей, увлекая ее к софе и стараясь не думать о том, что Павел сейчас, возможно, уже встретился с императрицей и снова выставил себя перед ней круглым идиотом и поставил под удар их планы.
Вдруг ему что-то помешало? Вдруг он одумается и не покажет ей трактат?!
Однако Разумовский надеялся напрасно…
Императрица готовилась ехать в Сенат, когда великий князь без доклада ворвался в ее кабинет и швырнул на стол толстый сверток бумаг.
В кабинете находился также и Потемкин, только что прибывший из Крыма.
Екатерина взглянула на бумаги и поморщилась. Листы были исписаны рукою Павла. Почерк у него был несуразный, очень крупный и размашистый – настолько, что на одном листке in quarto[23] помещалось всего с десяток слов. Это всегда раздражало Екатерину и казалось ей признаком расточительства и неумения сосредоточиться. Впрочем, обе эти черты были сызмальства присущи чухонцу.
– Что это? – спросила она недовольно. – «Рассуждение о государстве вообще». Экое претенциозное и бестолковое название!
– Почему бестолковое? – обиделся Павел.
– Потому что государств вообще не бывает, – снисходительно усмехнулась императрица. – Есть Россия, есть Франция, Англия… вон Американские штаты есть… А вообще стран, государств, так же как людей вообще, не бывает.
– Ничего, это только название такое! Я прибыл сказать вам, что вы неправильно управляете государством, которое называется Россия! – заявил Павел.
– Ну, это я уже слышала, – отмахнулась Екатерина. – Неправильно! Ишь ты! А дальше что?
– Дальше что? – Павел скорчил гневную гримасу, и императрица едва сдержала смех. – Да вы прочтите! Прочтите, не то поеду с вами в Сенат и произнесу это вслух.
– Это серьезный довод, – кивнула Екатерина. – Я прочту. Мы с Григорием Александровичем прочтем. Но не по какой другой причине, а лишь по той, что не хотим позволить наследнику русского престола выставить себя дураком перед Сенатом.
Павел задохнулся от возмущения.
Императрица протянула бумаги Потемкину, и тот начал читать вслух:
– «Господа сенаторы, я не согласен с внешней политикой России, так как страдания русского народа, разоренного многочисленными войнами, неимоверны. Музыка придворных балов и маскарадов, блеск бриллиантов и звон бокалов не могут заглушить мятежных воплей рабов, которые доносятся до столицы из дебрей Урала и степей Поволжья. Пылают дворянские усадьбы; бежат в панике регулярные войска, руководимые заслуженными генералами. В войске мятежных бунтовщиков тысячи казаков, крестьян и
