воды.
Вытянул из колодца протекающую по швам деревянную бадью, плеснул в лицо студеную водицу, почистил зубы. Никак не могу избавиться от этой 'вредной привычки' будущего. Утерся рукавом. Слава Богу, в этом плане многим легче, уже почти привык.
Возле конюшни Грыцько с Данилой чистили лошадей, протирали спины, расчесывали гривы. На их лицах цвели счастливые улыбки.
'Много ли нужно человеку для счастья? — спросил сам себя и ответил. — Много! Это пока они довольствуются малым, еще не избалованы. А потом… потом видно будет'.
— Пане, пане! — увидев меня, в один голос закричали ребята. — Какие у нас добрые кони…
— Так, хлопцы, коней быстро в стойло, а сами за мной, в город. Пора себя в порядок привести. Хватит людей пугать…
Конечно, я немного преувеличил. Никто нас особо не боялся, однако потрепанная одежонка и все прочее действительно смотрелось не ахти. Переходя из лавки в лавку, мы купили все новое: одежду, сбрую, оружие. Я выбирал самое добротное и не скупился. Но в то же время старался не переусердствовать. Лишняя роскошь нам ни к чему. Да и слуги должны знать свое место.
Понемногу мы обзаводились имуществом: сапоги, шаровары, вышитые сорочки, свитки, пояса, шапки, кожаная сбруя и, наконец, оружие. Как раз оно и стоило дороже всего.
Я долго крутил в руках, перебирал предложенные сабли, но так и не смог ни на одной остановиться. Хлопцы оказались менее капризными и вскоре с сияющими лицами рассматривали купленные для них кремневые пистоли, 'рушныци', 'справжни козацьки шабли'.
Они даже и мечтать не смели о таком невероятном богатстве и готовы 'булы молытыся на свого пана, як на Бога'.
Увидев золото, и то, как я с ним спокойно расстаюсь, купец посмотрел на меня другими глазами. Хотел что-то сказать, но колебался.
'Ну же!' – телепатически его подтолкнул.
— Пане, — негромко пробормотал он, пряча в карман деньги. — Есть у мене сабля! Всем саблям – сабля. Давненько никому не показывал! Смеются дурни, не понимают, говорят, и деды такими не бились. Не знаю, где дед взял… Так и пролежала почти век. Гляньте… Может и сторгуемся. Дорогая вещь…очень… Не многим по достатку…
Он проворно нырнул в приоткрытую дверь и вскоре вынес завернутую в лоскут ткани 'шаблю'. Любовно развернул тряпицу, бережно, словно хрупкую вазу, извлек на свет Божий дедовскую реликвию.
От восторга у меня перехватило дух. Арабский булат с витиеватыми письменами по тонкому лезвию. Плетенный двуцветным (темным и светлым) металлом эфес венчал красновато-мутный самоцвет. Несомненно, у меча было свое имя, зато не было цены.
— Сколько просишь? — еще не веря своему счастью, не в силах оторвать взгляд, зачарованно прошептал я.
Мысли о том, что можно просто 'изъять' меч и в голову не приходило. Только купить!
— Сто двадцать червонцев, — тихо, словно боясь названной суммы, ответил купец.
Услышав несусветную цену, мои хлопцы в один голос ахнули. Вся их амуниция вместе с оружием едва потянула на двадцать, а тут…
Не торгуясь, молча отсчитал золотые монеты, и с трепетом взял в руки удивительно легкий меч.
— Только, пане, родных ножен нет. Потерялись где-то. Вот, заказал кожаные… Возьмете?
На обратном пути мы подкрепились пирогами с курятиной и квасом.
Пока Данила с Грицьком примеряли обновки, хихикали, толкали друг друга, рассматривали 'справжни шабли й пистоли', я думал, что делать дальше. Но ребята мешали сосредоточиться, шумно выражая свой восторг.
Пришлось выдать им аванс в виде двух оставшихся из 'прошлой жизни' серебряных монет и отправить прогуляться в город.
Оставшись в одиночестве, расположился поудобней и развернул бумаги Вышнегорского. Покрутил в руках долговую расписку. Пожалуй, ее нужно уничтожить. Их семейке и так от меня досталось.
Аккуратно поддел печать на послании короля Станислава Лещинского. Написано по-польски. Прочитал раз, другой, но ничего не понял. Зашифровано. Вот это да! Кто бы мог подумать? Попробуй, разбери, пойми, докажи!
Потратил целый час, на то чтобы что-то уразуметь. 'Накопал' немного: польская сторона обещала закрыть глаза на переселение людей с одного берега Днепра на другой, и еще заинтересованность шведской короны в переговорах с гетманом.
Ну, это уже кое-что! Вырисовывалась интрига.
Насколько я помню, в нашем мире именно союз Швеции, Украины и Турции – решил судьбу кампании в пользу короля Карла. Мне же нужно как-то переломить эту ось.
'И всего-то!' – саркастически ухмыльнулся.
Для того чтобы сместить Мазепу, этой писульки крайне мало. Нужно задействовать власть имущих, сильных мира сего. Скажем – казацкую старшину. А еще лучше – противоборствующую сторону – царя московитов Петра или, хотя бы, его дружка – Меньшикова. Но до них ой как далеко. Ближе к генеральному судье Васылю Кочубею, чье имение рядом с Полтавой, в Диканьке.
Думай, Андре! Думай! Вспоминай лекции 'коллег'. Должен же быть какой-то выход. Обязательно должен!
Да, нужно попасть к Кочубею! Но желательно не с пустыми руками, а с рекомендательным письмом. Так будет и лучше, и безопасней. Прямое вмешательство, насилие в 'зазеркалье' может вызвать необратимый коллапс. Кажется, так говорил Козлобородый. Я соприкасаюсь с историческими личностями, поэтому ни в коем случае 'нельзя дразнить гусей'. Минимум, самую малость 'магии', то есть телепатии.
Скорее всего на этом пропадали мои предшественники. И все-таки нужно ехать к Кочубею.
Насколько я помню, несмотря на видимость дружбы, он не особо жаловал гетмана и даже кропал на него доносы. Почему бы мне не помочь ему в этом 'святом' деле. Вот здесь и мой 'компромат' весьма кстати.
Задумчиво теребил в руках письмо Лещинского.
Окажись оно у царя московитов – то в тайном приказе разберутся… расшифруют…
Но как его туда доставить?
Кочубей… Кочубей… Кочубей…
Писали они доносы вместе с Искрой. Почему доверяли друг другу?.. Почему? Господи! Да как же это я раньше не догадался? Жены! Ведь их жены – родные сестры! Дочери полковника Жученко – Любка и Параска.
Так… так…
Стоит наведаться, пожалуй, в гости к Параске. Не такая уж она историческая личность, чтобы нельзя было 'договориться'. Но прежде – привести себя в порядок.
Вышел во двор и, раздевшись по пояс, обмылся холодной колодезной водой. Недалеко от конюшни дымил костер. Зачем-то жгли мелкие ветки, подсохший навоз и прочий мусор. Душок от него, прямо скажем, шел отвратный. Зато время от времени вспыхивавший огонек был как нельзя кстати.
Вернувшись в 'люкс', собрал 'конфискованное' тряпье, добавил к нему долговую расписку пана Тадеуша и, поразмыслив немного – одежду слуг.
Все это свалил в костер и не отходил до тех пор, пока старая 'змеиная кожа' не сгорела.
Приняв надлежащий вид, отправился в гости к Ивану Искре, нет – к его благоверной Параске. А поскольку дама всегда остается дамой, то заглянул по пути к профессиональному цирюльнику.
Пока он меня стриг и брил, то беспрестанно тараторил. Из его болтовни я почерпнул немало интересного. Оказывается, с раннего утра город гудел о вчерашней драке в шинке. Будто бы там 'наши' не на шутку сцепились с поляками. А те потом, желая сорвать на ком-то злость, попытались ограбить еврея Манишу Блюца. Его слугам пришлось палить в них из ружей. И если пан Михась отделался легкой царапиной, то Анжей Вышнегорский ранен в плечо и, забравший его к себе домой Искра, вызвал лекаря. Больше того, Иван уже с утра побывал у Левенца и вернулся чернее тучи. Поговаривали, что на этот раз
