ручьями. Они как бы отмывали мою душу, неудавшуюся жизнь, любовь и смерть.
…Проснулся весь мокрый от слез. Прохвоста Горио давным-давно и след простыл. На душе хоть и паскудно, но все-таки полегче. Чувство одиночества и безысходности чуть отступило. 'Думаю, что без проделок привратника тут не обошлось. Не целясь – в яблочко! Дать бы скотине в морду…'
Дожидаться такой возможности пришлось долгонько. За это время я все-таки осилил 'Анну Каренину', пару томиков 'Человеческой комедии', перечитал 'Войну миров' и 'Человека-невидимку' – ведь в какой-то мере я был им сам.
На своей шкуре прочувствовал, что значит 'стабильность гомеостаза'. – Самочувствие великолепное, напрочь позабыты головные и коронарные боли. Зрение и слух усилились многократно. Грибок с ногтей больших пальцев на ногах бесследно исчез. Аппетит прекрасный, сон глубокий. И все-таки, душевного покоя нет! Тяготят одиночество и тишина. Хотя бы кошку или собаку, все же веселей. У Робинзона и то был попугай – можно поговорить. Оставалось ждать привратника.
В этот раз Горио явился ко мне на кухню, когда я готовил обед.
– Так, так, милок, раздобрел. Хе-хе. Округлился, посвежел…
– Что, пора меня слопать?
– Ну почему сразу слопать? Глядишь, сгодишься и для иных потребностей астальдам.
– Для каких это иных? – я так и застыл со сковородкой в руке. Уж очень мне не понравился намек привратника. Похоже, это его только развеселило:
– Хе-хе,… чего удумал, проказник. Я-то со своим старым умишком совсем об ином! Хе-хе…
Укоризненно погрозил указательным пальцем с длинным не очень чистым ногтем.
– Скажи, привратник, честно, сон у обрыва твоя работа?
– Мы сновидениями не балуем, не наша парафия. Мы больше по иной части… Да и тебе, костоправ, теперече не об снах думать надобно… – об другом. Ой, милок, совсем об другом…
'Точно он! Хоть, гад, и не признается…'
Решил пока предложенную наживку не заглатывать. Поставил сковороду на плиту. Отрезал кусок масла, дождался пока он растопится и разбил три яйца.
– Что же мне дала эта третья нуклеаризация? Или секрет?
Привратник буравил меня взглядом.
– Третья, говоришь?… Нет, не секрет. – Гуморально-энзимная,[12] милок, то бишь – гормоны твои, ферменты…
– Ну и что из того?…
– Плохо, костоправ, ты, видать, учился,… небось, все по девкам бегал.
– Да ни по каким девкам не бегал! – на этот раз возмутился искренне.
– Чего всполошился, это я так, по-стариковски, гляди на сковороду, а то яйца пригорят.
Пока я управлялся с глазуньей и гренками, Горио терпеливо учил меня уму-разуму.
– Я тебе уже рассказывал, милок, что каждое возродившееся ядро со своими аксонами существует не само по себе, а вплетается в сложную систему мозговых связей и синапсов. [13] Они, словно ручейки, вливаются в реку и готовят почву для возрождения следующих. А без гормонов и ферментов дальше…
Увидев, как я за обе щеки уплетаю глазунью, безнадежно махнул рукой: мол, что с тобой говорить!
– …Дальше – зась… Лопать сможешь все, все что угодно, костоправ. Все подряд. Хе-хе… Сам увидишь,… если успеешь…
– Хватит пугать, говори, зачем пришел!
– А ты, милок, язычок-то свой попридержи да и носик не морщи. Чай, уже совсем скоро астальды заберут нашего мальчика… Тогда помянешь старика. Опыты станут над тобой делать, а то и вовсе…
Тут я поперхнулся бужениной. Аппетит мигом исчез.
– Кха-кха,… – кусок застрял в горле – ни туда ни сюда, – Кха…, что значит 'вовсе'?
– Может, кому приглянется твое тело, мозг… Да мало ли что…
Старик если и врал, то весьма убедительно, подобная перспектива не радовала, скажу больше – пугала.
– И что же мне теперь делать?
– А драпать, милок! Что есть силы – драпать! Глядишь, пока хватятся, погуляешь на волюшке. А ежели захотят найти – отыщут… По молекулярно-генному поиску. Достанут, где бы ни был. Уж поверь мне, старику. Но дело это хлопотное, непростое. Да и хватятся не сразу. Глядишь, годков триста и побегаешь…
– С… сколько? – не поверил я своим ушам. Думал, – ослышался.
– Ну, триста-пятьсот, как повезет, ежели конечно голову на плаху не подсунешь. Ведь не зря же муки принимал…
От неожиданных перспектив голова пошла кругом. Облизал пересохшие губы. Язык слушался плохо.
– А с…сбежать-то… как? Границы хоть и невидимы, но пройти не могу.
– Миновать кордоны несложно. Только куда угодишь – не ведаю…
– Как это 'не ведаю'?
– А вот так, костоправ. Все реальности, окромя некоторых, – человеческие. Цивилизации однотипны, временная константа стабильна. Только расслоение произошло на различном уровне. Что же касается перманентного сохранения биомассы[14] – уж как-нибудь соблюдем. Чай, не совсем дурни.
'Ну не может, гад, без своих штучек! – злился, совершенно замороченный привратником. – Видать, ему это доставляет немалое удовольствие. Вон как блестит черный глаз…'
Я верил и не верил. Чувствовал: что-то здесь не так!
– Дельце-то плевое… Хе-хе… Готов, милок?
– Что? Прямо так, сразу?
– А чего тянуть?
Горио длинным ногтем указательного пальца нацарапал на стене дверь. Прищурив глаз, пнул ее ногой. Та, скрипнув на невидимых петлях, с треском распахнулась. Перед моим взором предстала сплошная, до черноты, темнота. Повеяло могильным холодом. Невольно поежившись, я отступил назад. На душе скребли кошки сомнения. Инстинкт самосохранения вопил: 'Нет уж! Останься лучше здесь, пропадешь!'
– Ну вот и все, милок, ступай. Али струхнул – все же к черту в зубы… Хе-хе… Хотел сказать – на опыты астальдам?
Я подумал, что при желании привратник мог убить меня уже тысячу раз, но в самые тяжкие моменты был рядом, помогал. Да и в зубы к чертям, то бишь астальдам, лезть совершенно не хотелось.
'Да будь что будет!' – и шагнул в темноту.
Нутро перевернулось вверх тормашками, из глаз брызнул сноп искр, желудок жалобно сжался, готовый извергнуть все съеденное.
– …Твою мать! – только успел сказать… и очутился – в гробу.
В черном бумажном костюме на голое тело, вместо рубахи белая манишка, засохшая роза в петлице, монета во рту и… босой. Рядом на скамье лежала крышка с золотистым вензелем и траурными лентами. Вокруг царили сырость, затхлость и полумрак. На стенах тускло коптили масляные светильники, отгоняли тьму в дальние углы склепа.
Выплюнув монету и услышав, как она зазвенела по каменному полу, подумал: 'Всю эту мерзость чертов привратник на-звал не иначе, как 'хе-хе… перманентным сохранением биомассы'. Ишь чего удумал 'проказник', астальда ему в ребро! Хорошо, хоть родственники усопшего пока не беспокоят. Сбежал называется. Упаковали довольно-таки плотненько. На жилплощади явно экономили. Жлобы!'
Взявшись за стенки гроба, попытался сесть. Куда там! Еще и привязали. Наверное, родственники боялись, чтобы не сбежал. 'А ведь сбегу!' – думал, разглядывая предназначенную для упокоения нишу в стене.
Напряг мышцы. Негодующе затрещало дно, скобы выскочили, путы лопнули, и я сел. Похоже, пролежал немало. Пошевелил занемевшими пальцами ног. 'Ну что за дурацкая манера вязать покойников? Неужто так часто бегают?'
