смеялась, пила пиво, напевала, курила, дерзила, хохотала, падала на кровать, подманивая похотливым, многообещающим оком, кусалась, вопила, замирала, как небо в сумерках, — и меня не покидала мысль, что все это происходит в другой реальности, куда мы переместились по волшебству.
В нормальное состояние меня вернул телефонный звонок, раздавшийся среди ночи. Я снял трубку:
— Алло!
Голос ответил мужской, незнакомый, официальный:
— Иван Алексеевич?
— К вашим услугам.
— Нам необходимо встретиться.
— С удовольствием. Вы кто?
— Это неважно. Это при встрече. Запишите, пожалуйста, адрес.
Я сказал, что запомню. Звонивший назвал юридическую фирму «Алеко», расположенную на Беговой.
— Завтра утром, хорошо?
— В чем все-таки дело? Хотя бы намекните. Не могу же я ехать…
— Комната восемнадцать, — сухо сказал мужчина. — Уверяю, это в ваших интересах, Иван Алексеевич.
— Что в моих интересах?
— Наша встреча, что же еще, — он хмыкнул, будто икнул, и повесил трубку. Я сидел завороженный. Оленька дремала, сверив с кровати голую руку.
Чтобы разыскать юридическую контору, не пришлось долго мыкаться. Солидный двухэтажный особняк в глубине двора. Над массивной дверью голубая вывеска-плита: «Алеко» — и почему-то изображение Георгия, поражающего змея. Я нажал кнопку вызова на кодовом устройстве. Сиплый голос отозвался в мембране:
— Чего? К кому?
Я сказал, в восемнадцатую комнату.
— К Михасю, что ли?
— Наверное.
Щелкнул замок, я толкнул дверь. Дюжий охранник вылез из-за низенькой конторки, подошел вплотную.
— Оружие есть?
— Какое оружие? Вы что?
— Топай на второй этаж, дверь налево.
Судя по его облику и повадке, я не удивился бы, если бы он выстрелил мне в спину.
По общей атмосфере, по гулкой тишине, по коврам на лестнице чувствовалось, что я попал в серьезное учреждение.
За дверью под номером 18 открылся просторный кабинет с массивным письменным столом, с суперсовременной офисной мебелью, с тяжелыми плюшевыми шторами на окнах. Потолок с лепниной.
За столом сидел человек примерно моего возраста, иссиня-смуглый, курчавый, с сочным, ярким, будто окровавленным, ртом. Глаза — как два черных блюдца. Одет элегантно, но по-казенному — костюм, галстук. Увидя меня в дверях, не вставая, поманил к себе:
— Иван Алексеевич?
Я кивнул, прошел к столу, опустился на место для посетителей. Спросил (довольно глупо):
— Это вы вчера звонили?
— Да, да, конечно, кто же еще… — он искал что-то на столе, сдвинул бумаги, заглянул под телефон. Даже выругался себе под нос. Но внезапно перестал суетиться, поднял печальные блюдца-глаза:
— Странно все это, Иван Алексеевич, вы не находите?
— Что именно?
— Да вот минуту назад заполнял бланк — и точно корова языком слизнула. В последнее время вообще все теряю… Впрочем, давайте сразу к делу, не возражаете?
Я изобразил повышенный интерес. Ночью и пока ехал сюда, меня мучили темные предчувствия, но, когда увидел этого Михася, от сердца отлегло. Чиновник, обыкновенный чиновник и не более того. Хотя и работает в какой-то загадочной конторе. Я уже пожалел, что так неразумно, по невнятному звонку, ничего не выяснив, сорвался из дома и пересек весь город. Что поделаешь, нервы после заварухи в «Куколке».
— Значит, так… Давайте, Иван Алексеевич, сразу определимся. Я представляю потерпевшую сторону, вы, так сказать, ответчик. Тут, надеюсь, все ясно?
— В каком смысле? Как раз ничего не ясно, — я искренне озадачился. — Может, вы меня с кем-то перепутали?
Клерк усмехнулся снисходительно, откинулся на спинку стула.
— Как можно, Иван Алексеевич. У нас таких ошибок не бывает. Вот в Министерстве юстиции… Впрочем, не имеет значения. Уточните, что вас смущает?
— Какой ответчик? Какая потерпевшая сторона? Ничего не понимаю.
Михась Германович (имя-отчество и фамилию Бородай я прочитал на табличке с обратной стороны кабинета, там была указана и должность — советник по общим вопросам) насупился.
— Иван Алексеевич, вы, судя по анкете, образованный человек, верно?
— При чем тут это?
— Зачем же нам в прятки играть? Поступила жалоба некоего Гария Хасимовича Магомедова. Вам знаком такой человек?
— Первый раз слышу.
— Неважно… Заявитель уверяет, что по вашей вине понес значительные материальные и моральные убытки. Перечислять не буду, но, в частности, при исполнении служебных обязанностей погиб его сотрудник Гиви Кекосян. Это имя вам тоже ничего не говорит?
Он глядел на меня с каким-то гнусным торжеством, будто поймал за руку, которую я запустил к нему в карман. Вот оно, понял я. Догнали все-таки, гады. Ничего не кончилось вчера, все только начинается. Что ж, на что-то другое рассчитывать было глупо. Назвался груздем — полезай в кузов. Полковник в больнице — вот что плохо.
— Повторяю, — по-прокурорски строго пророкотал подлюка Михась. — Имя Гиви вам знакомо? Хочу сразу отметить, он был нашему дорогому Гарию Хасимовичу вместо сына… Молчите? Хорошо, пойдем дальше. Мы тщательно проверили жалобу господина Магомедова, и, увы, все подтвердилось. И Гиви нет, и убытки огромные. И ваше, дорогой Иван Алексеевич, непосредственное участие в этом кошмаре тоже не вызывает сомнений.
— О какой сумме идет речь?
— Пока — двести тысяч долларов.
— Что значит — пока? Потом будет больше, что ли?
— Возможно. Это предварительные прикидки без учета процентов и штрафных пени.
Я спросил разрешения и закурил. Честно говоря, не сумма (двести тысяч!) меня поразила и даже не то, что ее потребовали именно с меня, который в руках больше двух тысяч никогда не держал, а обстановка, в которой это происходило — офис, кабинет, чиновник за казенным столом. Абсурд происходящего усиливался манерами кудряволикого, чернобрового Михася Германовича, который вел себя так, как вел бы себя любой другой клерк в любом другом присутственном месте — будь то налоговая инспекция, паспортный стол или служба ГАИ. Держался чуть устало, чуть покровительственно, чуть нагло, чуть раздраженно — то есть со всеми нюансами, к которым мы давно, еще при Советах, привыкли в государственных учреждениях.
— Скажите, Михась Германович, до того, как попали в банду, где вы работали? Кажется, вы
