— Да нет, здоров. А в чем дело?
— Что ты придумал?
— Есть некоторые обстоятельства. Не хочу обсуждать по телефону.
— Хорошо, приезжай.
Фирма, в которой Лялька нашла свое новое женское счастье, называлась «Полуякс». Подавляющее большинство подобных контор (сюда входят и банки), как бы заманчиво для россиянских дикарей они ни назывались, заняты, в сущности, лишь двумя вещами: ростовщичеством или спекуляцией. Способов для таких занятий наш первобытный капитализм предоставил великое множество. Фирма «Полуякс» относилась ко второй категории, к спекулятивной, но ее особенность заключалась в том, что она спекулировала не чужим товаром, закупленным, как правило, за бугром, а поставляла на рынок собственный, довольно оригинальный продукт. Дело в том, что Арнольд Платонович Куренюк, спонсор моей бывшей супруги, до того, как окунуться в бизнес, работал на сверхсекретном предприятии, то есть тоже был родом из нашей когда-то научной братии, и якобы изобрел волшебный прибор, получивший кодовое наименование «Аякс-5». Прибор представлял собой изящную спрессованную и запаянную пластмассовую коробочку со светящимся экраном, внутри которой умещалась металлическая блямба, сплавленная из разных металлов и обладающая свойством оттягивать на себя любого рода излучение — электрическое, радиоактивное, высокочастотное и прочее, прочее. Радиус действия небольшой, метра три-четыре, но всепоглощающий. Судя по рекламе, прибор защищал человека от всех без исключения вредоносных воздействий, ото всей технотронной грязи, которой перенасыщена среда обитания. Как следствие, опять же судя по рекламе, счастливец, приобретающий этот прибор, повышал свой биологический тонус, разом избавлялся от всех болячек, начиная с головной боли и кончая раком, а также продлевал себе жизнь неизвестно даже насколько. Прибор шлепали на подмосковном заводике (строго законспирированном), через сложную сеть распространителей поставляли в Москву, а к нынешнему дню вроде бы шагнули с ним и в Европу. Один «Аякс-5» стоил 100 долларов, но в зависимости от ряда условий можно было приобрести его дешевле. Фирма процветала и совсем недавно переехала в шикарный офис на Таганке.
Будучи патологическим приверженцем физических законов, я в прибор не верил, но это вовсе не значило, что фирма гнала «пустышку». Во всяком случае, прибор запатентован, имел классификацию и торговую лицензию. Как-то по случаю я побывал на одном из собраний (рекламная презентация!) фирмы и своими глазами видел людей, которые совсем недавно стояли одной ногой в могиле, но, купив «Аякс», не только выкарабкались обратно на свет Божий, но обрели второе дыхание. Запомнился бодрый старик, демонстрировавший справку о том, что у него позади три инфаркта и рак четвертой степени, и с ним молоденькая цветущая подруга в розовом берете, на которую старик указывал перстом и грозно вопил:
— Не верите, у нее спросите! Спросите у нее. Маняня, не тушуйся, расскажи, как я тебя обеспечиваю.
Молодка мило краснела, и было видно, что ей есть о чем рассказать.
В стране Зазеркалья, в мире смещенных понятий, где колдуны дарят бессмертие и в каждом доме фурычит вечный двигатель, все возможно, скажу я вам. Будь у меня сто лишних долларов, и я бы, пожалуй, не удержался, сгоношил себе приборчик. Все-таки это разумнее, чем выбирать себе в правители людоедов.
Нелли Петровна встретила меня в вестибюле, увидев через окно, как я подъехал.
Завела в какой-то закуток под лестницей, где стояли два потертых кресла и металлическая урна- пепельница.
— Ну, объясни? Зачем тебе понадобился Арнольд?
Я смотрел на нее с обожанием. Эта худенькая женщина с нервным лицом, с пластичными движениями, с очаровательной, наивной улыбкой когда-то родила мне двух сыновей. Я знал ее всю, от пяток до макушки, мог угадать, что она скажет и сделает в следующую минуту, помнил, как она ест, в какой позе спит, как занимается любовью, от чего страдает, — одного не мог уразуметь: зачем она спуталась с Арнольдом Платоновичем. Все ее резоны по этому поводу — взаимное уважение, материальный достаток, настоящий мужчина, хотя и в летах, будущее детей и прочее — все ложь. Похоже, правды она сама не знала. В этом нет ничего удивительного. Большинство союзов, заключаемых между мужчиной и женщиной, имеют в своем основании всего лишь некое недоразумение, отчасти мистического свойства. За примером далеко ходить не надо. Разве сам я могу ответить, что, кроме бестолковой любовной горячки, толкнуло нас с нею двадцать лет назад пойти и подать заявление в ЗАГС?
— Чего ты такая взъерошенная, — удивился я. — Почему я не могу поговорить с Арнольдом Платоновичем? Чай, не чужие.
— О чем?
— Узнаешь чуть позже.
Я угостил ее сигаретой, и Лялька машинально прикурила, глубоко затянулась и сразу сильно закашлялась. Она всегда все свои глупости совершала именно в таком отрешенном состоянии, как бы в легком затмении. Когда-то я любил ее за это.
Протянув руку, я деликатно постучал ей между лопаток. Ее синие глаза прояснились от кашля и дыма.
— Иван, если ты решил еще раз поломать мне жизнь, прошу тебя, не делай этого, — произнесла умоляюще.
— А первый раз — когда?
— Ой, только не надо!
— Ты имеешь в виду, когда мы женились? Или когда разводились?
— Я имею в виду, что ты скотина. Ты когда последний раз встречался с мальчиками? Ты сделал, что я просила?
— Что ты просила? Денег?
Наконец-то ее лицо приобрело выражение, которое сохранялось на нем все последние годы нашей совместной жизни, — страдальчески-примирительное. Прелестное, надо заметить, выражение. Точно такое же на знаменитом портрете царевны Несмеяны.
— Я просила повидаться с Витей и серьезно поговорить. Ты помнишь, на следующий год его могут забрать в армию?
— Ах да, он связался с какой-то компанией? Ну и что? Чем они занимаются? Пьют, курят марихуану?
— Типун тебе на язык. Как раз нет. Эти ребята не пьют и не курят. Они разговаривают, понимаешь? Целыми часами сидят в комнате и о чем-то разговаривают. Тихо, со свечами. Меня на эти бдения не допускают. Когда вхожу, замолкают. Предлагаю поужинать, отказываются. Часами, Иван! Чуть ли не ночи напролет.
— О чем же они разговаривают? — я заинтересовался.
— Не знаю… Слышу какие-то обрывки через дверь, ну, подслушиваю, конечно… Но не понимаю. Ничего не понимаю. Вроде даже как бы молятся. Камлают. Но это же ненормально. Бред какой-то. У них там есть один, Витя Жаворонков, здоровенный такой, как Шварценеггер, он заводила у них, — так он, знаешь, учится на мехмате и одновременно поступил в духовную семинарию. Представляешь? Они все чокнутые. И наш птенчик с ними. Всю квартиру завалил странными книжками — религия, философия. Я полистала: точно на другом языке написано. И Федька, представь, тоже за ними тянется. Они его обрабатывают.
— Любопытно. А я ничего не заметил. На той неделе с ним разговаривал — такой же балбес, как и был… Девочки с ними бывают?
— Ходит одна. Нерегулярно. Лиза Стешина. Из его класса. Но ее и девочкой не назовешь. Волосы подстригла чуть ли не наголо, заматывает голову косынкой. Платье черное, бесформенное, до пят, как у беременной. Я у Витеньки спросила, может, она траур носит, может, у нее умер кто? Он так на меня посмотрел, у него такая улыбка появилась, знаешь, будто он меня жалеет. Нет, говорит, мамочка, не волнуйся, никто у нее не умер. А почему же, спрашиваю, она так ходит, как индюшка зачуханная?
— И он что?
— Ничего. Уткнулся в книжку — и молчок. Иван, мне страшно!
— Чего тебе страшно?
— Это ненормально, нездорово. В его возрасте так себя не ведут. Я спросила: ты что же, сын, хочешь
