— Премного благодарен, ваше благородие, но проехать туда нельзя.
— Почему?
— Увязнут ваши танки. Туда токо»пехом. Через болото.
У Валерика закралось подозрение, что мужик подшучивает над ним: мысль настолько нелепая, что он ее сразу отогнал.
— Тебя как зовут?
— Федором кличут, барин.
— Значит так, Федя, проводишь к леснику, получишь на две бутылки. Лады?
Мужик почесал в затылке, испытывая какое-то сомнение.
— Ты чего, Федя?
— Проводить можно, почему нет… Переобуться бы токо.
Валерик взглянул на его ноги: кирза солдатская.
— Ничего, сойдет и так.
— Дозвольте спросить, барин?
— Что такое?
— Вы что же, убивать Мишу приехали? Или как?
— Опомнись, селянин. — Валерик сделал вид, что рассердился. — В гости мы к леснику. Друзья его. Не видишь разве?
— Тогда другое дело, тогда конечно, почему не проводить. Гостям Миша рад будет. Тем более при таком снаряжении.
— Много у него бывает гостей?
— Не могу сказать. Мы за ним не следим. Но так-то на моей памяти вы первые. Да еще целой дружиной. Вот ему праздник…
Лесом шли недолго, часа полтора. Как раз смерклось. Вверху просвечивало небо прощальным отсветом, а под ногами чернота. Мхи, болото, бурелом.
Бойцы шли скопом, густо, но тихо. Валерик даже курить запретил. Абориген Федор ковылял рядом с ним и все как бы норовил споткнуться. То ли придуривался, то ли водка брала свое.
— В Сусанина не вздумай играть, — предупредил Шустов. — Вместо бутылки башку потеряешь.
— Это мы понимаем, барин, — солидно отозвался Федор. — Не первый день зимуем. Знаем, чья нынче власть.
Вдруг впереди, как из трубы, поднялся к соснам гулкий собачий лай.
— Это кто? — спросил Валерик.
— Псина его рыжая. У-у, громадный, лютый зверь.
— Значит, пришли?
— Выходит, так. Недалеко теперь.
Валерик сделал знак братве, чтобы разошлись цепью, охватили сторожку кругом. Сам двинул напрямик, вмиг забыв про аборигена. В руке нес десятизарядный гладкоствольный карабин 12-го калибра с зацентрованным боем.
На душе спокойно, как всегда перед дракой.
Климов ждал на порожке, сидел, будто задумавшись о чем-то. Косой луч света падал на него из окна, лицо оставалось в тени. Хитрый пес куда-то затырился, не налетел дуриком.
Когда Валерик подступил шагов на десять, хозяин окликнул:
— Стой, где стоишь, парень. Сперва поговорим. Валерик послушался, держа наизготовку карабин.
— Неприветливо встречаешь, Климов. Сам же меня звал.
— Верно, звал, одного. А ты вон какую ораву привел. Но это неважно. Слушаю тебя, Валерик.
— Может, пустишь в дом?
— Чего тебе надо?
У Шустова было много вопросов к наглецу, но он уже понял, что все они лишние. На крылечке сидел враг, может быть, более опасный, чем покойный Шалва — его надо прикончить. О чем тут говорить? Ну разве еще одно.
— Какие у тебя счеты ко мне, Климов? Я же дорогу тебе не перебегал. Я тебя знать не знал до сегодняшнего дня. Откуда ты свалился на мою голову?
— Никакой загадки, — отозвался Климов. — Ты травишь людей наркотой, а это мой народ. Кто-то должен его защитить от тебя.
Валерик спиной ощутил движение, но не успел развернуться, как рыжий Линек обрушился ему на спину. Валерик перекатился по земле и стряхнул с себя псину. И тут же из неудобного положения открыл стрельбу по крыльцу, но поганца там уже не было. Три заряда Валерик выпустил в белый свет, как в копеечку, и снова пес кинулся на него, целя ухватить за глотку. Шустов подставил левую руку, заслонился, а с правой шарахнул пса карабином по башке, как топором, сверху вниз. Линек с глухим воем укатился в кусты и затих.
Тут же лесное безмолвие разорвали трескучие автоматные трели. Братва рубилась насмерть, но неизвестно с кем. Кто-то запулил над поляной осветительную ракету, рассыпавшую на верхушки черных деревьев праздничную разноцветную слюду. Шустов, вжавшись в землю, ничего не видел и не слышал, кроме свинцовой трескотни, ужасных вскриков и подозрительного шуршания в траве, словно по ней пропустили электрический ток.
Постепенно нелепое побоище затихло, и Валерик начал собирать по кустам своих пацанов. Насчитал около двадцати штук, хотя не должно быть больше десяти. Откуда взялись лишние — непонятно. Впотьмах кое-как определил, что по-настоящему мертвых только двое, среди них побратим Махмуд-хан (шея проткнута ножом), остальные — у кого дыхалка пережата, кто оглоушен, но, раскиданные по кустам в заковыристых позах, все они дышали, хотя и в отключке.
Пока рыскал по округе, таясь, по-пластунски, вспомнив внезапно джунгли Индонезии, все казалось, кто-то за ним крадется по пятам, то ли пес, то ли дьявол, — светлое, перетекающее пятно во мгле. Наконец бессильная ярость Валерика достигла предела.
— Трус поганый! — завыл, он, выпрямляясь в рост. — Что же ты прячешься, сука? Покажись, если ты воин!
В ответ явилось будто маленькое чудо. Поляна наполнилась голубоватым мерцанием, и прямо посередине, словно выткался из воздуха, возник улыбающийся ублюдок.
— Чего орешь, Валерик? — укорил. — В лесу, да еще ночью, шуметь грешно.
Валерик мгновенно успокоился. Гармония мира восстановилась: теперь жребий решит, кому остаться в живых, а кому околеть. Жребий по имени судьба.
— Какой же ты воин? — продолжал Климов, подойдя ближе. — У тебя карабин, а у меня — голые руки. Получается, обыкновенный убийца.
Валерик с удивлением обнаружил, что действительно, пока лазил по кустам, обдирался об сыру землю, не потерял заветное ружьишко. Инстинкт! С размаху отшвырнул железку в кусты.
— Крепко, — одобрил Климов. — Не ожидал. Валерик радовался близкой развязке. Поскорее бы вернуться к малолетке Лике и рассказать, как горек порой путь победителя. Спросил у Климова:
— Откуда свет, не пойму? Луны нет, а светит. Что такое?
— Лес полон тайн, — глубокомысленно ответил Климов.
Время уловок миновало, схватки уже не избежать. Миновало и время слов.
Ритуальная серия обманных движений — и Валерик первым нанес удар, вкрадчивый, осведомительный, но Климов неожиданно вошел в клинч. Валерик мысленно ему зааплодировал. Оказывается, так хорошо, забыв боевую науку, приемы и тонкости, позволяющие растягивать экстаз боя, обняться посреди леса и выдавить из врага жизнь, как сливают масло из прохудившегося бачка. Капля по капле, через раздувшиеся от напряжения клетки уходит сознание, неслышно всхлипывает душа, почуяв непоправимое расставание. Четыре налитых сталью руки уверенно совершали страшную работу, и земля не выдержала тяжести, просела под ними, оба погрузились в нее по щиколотку. Может быть, века протекли мимо.
— Отдохнем? — неожиданно предложил Валерик.
