животик. Пожаловался:
— Мне кажется, я сошел с ума.
— Похоже. Здравомыслящий человек не отказывается от полумиллиона только потому, что за ним надо съездить.
Она еще хотела как-то меня наставить, но не успела. Пришел Трубецкой. Вошел без стука, без предупреждения. Или у него был свой ключ от номера, или Полина предусмотрительно не заперла дверь. В белоснежном костюме, выигрышно оттеняющем его смуглоту, он был красив и строен, как юный бог. Только сейчас я это по-настоящему разглядел. Я тоже недурен собой и улыбчив, если надо, и женщины меня когда-то любили, но куда мне с ним тягаться. Если он захочет отобрать у меня Полину, то, конечно, отберет с легкостью, как старшеклассник отбирает у октябренка последний грош. Излучал он такую жизнерадостность, будто за дверью нюхнул кокаина.
— Ну что, соотечественники, голубки, молодожены! — загремел насмешливо. — Почему нет водки на столе? Мишель, ответствуй?!
Ага, выходит, мы вчера побратались.
— Поешь с нами, — пригласила Полина. — Но не кричи так. Утро тихое, задумчивое, не надо грома.
Мгновенно посерьезнев, Трубецкой присел к столу, бросил мимолетный взгляд на меня, на Полину, все сразу понял.
— Миша, это не опасно. И потом — я буду неподалеку. Понимаешь? Поеду с тобой.
Тут я увидел, как ведет себя женщина, когда ее застают врасплох. То есть, наверное, не всякая женщина, но именно такая, как Полина. Она молча поднялась и ушла в спальню. Трубецкой не обратил на это ни малейшего внимания.
— Я сначала не хотел ехать, — поделился со мной, — но за ночь прикинул: вдвоем будет веселее.
— Я еще ничего не решил.
— Чего тут решать. На другой вариант все равно нет времени. Да и зачем привлекать посторонних.
— Я тоже посторонний.
— Мишель, не надо. Вчера ты был чем-то увлечен, не расслышал. Мы не бандиты.
— А кто же вы?
— Ну, если угодно, финансисты, бизнесмены.
— Бизнесмены, бандиты — какая разница. В России это одно и то же.
— Не совсем, — он доверительно, спокойно улыбался. — Для меня, для Полины добыча денег не самоцель. Скорее — способ времяпровождения. Азарт, Мишель, вот что ценно. Да ты сам такой. Полина говорила, ты же игрок… Впрочем, что касается меня, вскоре я вообще отойду от дел. Собираюсь в кругосветное плавание. Уже зафрахтовал приличную посудину в Амстердаме. Кстати, как ты посмотришь, если предложу тебе должность помощника капитана?
— Хорошо, что я должен привезти из Москвы?
Финансист Трубецкой достал из кармана белоснежного пиджака золотой портсигар, открыл, протянул мне. Там лежали странные, вишневого цвета, тоненькие сигареты с золотым ободком. Я взял одну. Трубецкой чиркнул «ронсоном».
— Мишель, ты писатель. Полина сказала, интересуешься историей. О чем тебе говорит моя фамилия?
Его фамилия, действительно, говорила о многом, но я не знал, что он имеет в виду.
— Царский род? — спросил я.
— Не совсем точно, но не важно. Да, я наследник тех самых Трубецких, и самое любопытное, мои предки, передавая из рук в руки, сохранили кое-какие фамильные драгоценности. Не все прокутили пьяные большевики.
— Поздравляю, — у меня слегка закружилась голова. Похоже, в вишневой сигарете было что-то напихано, кроме табака. Привкус какой-то сладковатый.
— Кое-что я реализовал, но кое-что осталось. Вот это и надо доставить сюда. Камушки, холст Брейгеля, в общем, ерунда. Но для меня дорого. Видишь, я с тобой откровенен.
— Теперь понятно. И по каким статьям проходит мой предполагаемый вояж?
— Ни по каким. Ценности принадлежат мне по закону. Трудность в другом. Я не могу забрать товар сам. По двум причинам. Первое: мою рожу слишком многие знают, сразу засвечусь. Второе: банковский сейф оформлен на Полину. Но ты ее законный муж. Получишь по доверенности. Это предусмотрено в контракте. Небольшой, удобный саквояж, Мишель. Получить — и донести до тачки. Вот и все. Пол-лимона твои. Цена хорошая, если учесть, что риску никакого.
— Это что? — я показал на сигарету. — Марихуана?
— Она, родимая. Нравится?
Вернулась Полина, насупленная, одетая, как на службу. Строгий серый костюм, длинная юбка. Успела причесаться и слегка подкрасилась. Налила в чашку остывшего кофе.
— Вот что я скажу, Эдичка! Никуда ты не поедешь!
— Почему? — удивился Трубецкой. — Я не был дома месяц.
— Ты что — ненормальный? Все твои точки Циклоп наглухо перекрыл. Да и какой вообще в этом смысл? Миша прекрасно справится один. Верно, Мишенька?
— Он-то справится, — пробубнил Трубецкой, — да я сам хочу прогуляться.
— Заткнись! — Полина ожгла его яростным взглядом. — Ты меня лучше не доставай, Эдичка.
В следующую минуту отпрыск знатной фамилии доказал, что умеет не только улыбаться.
— Возьми себя в руки, Полюшка, — сказал таким тоном, каким, вероятно, сердобольный палач предупреждает жертву: вытяни шейку, а то будет бо-бо!
— Это я должна взять себя в руки? — прошипела Полина. — Мало натерпелась из-за твоей дури?! Да меня чуть не угрохали. Пес драчливый! Тебя Циклоп проглотит и не поморщится. Думаешь, жалко? Да пусть тебя хоть на бульонки раскатают, но я-то с чем останусь? Ты обо мне подумал, негодяй?!
Трубецкой повернулся ко мне:
— Извини, Мишель, у дамы истерика!
С этими словами он как-то изящно взмахнул рукой, и Полюшка вместе со стулом перекувырнулась на пол. Глухо, по-собачьи взвыла, ухватясь за больное плечо. Не взвидя света я бросился на обидчика. Но это мне только показалось, что бросился. Трубецкой выставил вперед палец, я на него наткнулся, и солнечное сплетение будто пронзил железный гвоздь. Корчась на стуле, я слова не мог молвить, но услышал укор Трубецкого:
— Мишель, дорогой, зачем же так неосторожно?! Хотя, понимаю, чувства… Но для женщины, Миша, когда она в истерике, оплеуха вовсе не оскорбление, это что-то вроде таблетки элениума. Ты разве не знаешь? Полинушка, вставай, ты чего там улеглась на полу?
Полина поднялась, продолжая чудно шипеть.
— Ну, Эдька, сволочь, когда-нибудь тебя пристрелю!
Памятуя недавние события, вряд ли можно было считать ее слова пустой угрозой.
— Застрелишь так застрелишь, родненькая, — беззаботно ответил Трубецкой. — Мне самому эта волынка немного надоела.
Отдышавшись, я изрек:
— Никогда, запомните, никогда больше не делайте этого в моем присутствии!
Видимо, получилось чересчур напыщенно, театрально. Оба с удивлением на меня уставились и — расхохотались.
— Помилуй, дорогой Мишель, — сквозь смех пророкотал Трубецкой. — Да я и без твоего присутствия больше этого не позволю, раз тебе не по душе. Однако, как ты резво кинулся! Ведь мог, пожалуй, изувечить.
Полина потянулась ко мне через стол и поцеловала в щеку.
— Спасибо, милый! Ты настоящий герой. Но не волнуйся. Этот подонок скоро за все ответит.
— Ударь прямо сейчас, — предложил Трубецкой, вытягивая шею. — Вы действительно меня
