«Я как увидела, — рассказывала Галина Захаровна, — думаю, это то, что надо. Добавили лилий в букет, велела ей я юбочку подобрать немного повыше, чтобы коленочки показать, а коленочки у нее были — первый сорт, глазки попросила потупить…»
Эта знаменитая в свое время фотография (семь тысяч писем с просьбой прислать адрес девушки, главным образом от солдат) по прямой ассоциации, поскольку Виктория близкая, хотя и царственная родственница наших кувшинок, тотчас привела меня к воспоминанию о Галине Санько. Делом одной минуты было узнать ее телефон.
— Володечка, как это вы вспомнили обо мне? — послышался как будто не изменившийся, характерный, немного скрипучий голос Галины Захаровны. — Ведь не звонил двадцать пять лет…
— Да так уж вот, вспомнил. Между прочим, есть просьба…
— Я стала тяжела на подъем. Кроме того… В котором часу это будет? В двенадцать? Имейте в виду, что в половине второго мне надо опять быть дома. Ко мне придут.
— Я за вами заеду, и я же отвезу вас обратно. Вам не придется ни о чем беспокоиться. За время и транспорт отвечаю я.
— На таких условиях я согласна и даже рада буду сделать это для вас.
Крупная, полноватая Галина Захаровна изменилась за двадцать пять лет меньше, чем можно было предполагать. Ее увесистый кофр с аппаратурой был уже собран, я повесил его себе на плечо, и мы пошли к машине.
Прогнозы девушек-экскурсоводок были самые оптимистические: «Приезжайте скорее, а то прозеваете!» Тем не менее, войдя в помещение бассейна, я опять увидел все такой же бутон, правда, четыре щели с проглядывающей в них белизной были пошире, чем в первый раз, но все же это был не цветок, а бутон.
Тут впервые подошла ко мне (без нее и нельзя было бы теперь обойтись в рассуждении фотографирования) Вера Николаевна, милая тоненькая женщина, хозяйка Виктории, то есть научная сотрудница, за которой закреплено это растение и вообще весь этот уголок водяных тропиков.
— Удивляюсь, зачем они гоняют вас сюда по утрам, — сказала Вера Николаевна, — не знают, что ли? Наверное, не знают. Экскурсии они водят по многим помещениям оранжереи и все быстрее, быстрее… Дело в том, что по Виктории можно проверять часы, она распускается в четыре двадцать.
Ну вот, опять я связан обещанием с другим человеком. Обязан отвезти Галину Захаровну домой. И Наташе будет скучно здесь: четыре часа до цветения да четыре часа во время цветения. Да и сам я, откровенно говоря, не мог в этот день распоряжаться таким продолжительным временем.
Но все же особой спешки сегодня не было, и, пока Галина Захаровна ходила вокруг бассейна и взглядывала на него со всех сторон профессиональным наметанным взглядом, прикидывая точки зрения и ракурсы, я мог подробнее разглядеть растительность в этом маленьком тропическом водоеме. Первыми бросаются в глаза разноцветные кувшинки. Они здесь не как наши, желтые «кубышки», производящие несколько кургузое впечатление, и даже не как наши белые водяные лилии с коротковатыми лепестками, но изящные, умопомрачительной красоты цветы, подымающиеся из воды на тонких стеблях. Лепестки у них длинные, узкие и заостренные, образуют… как бы это сказать… не розетку, подобно нашим кувшинкам, но бокал. Нежно-розовые, ярко-розовые, красные, лиловые, они цвели там и сям в бассейне, причем цветы не лежали на воде, как обычно бывает у кувшинок, но отстояли от водяного зеркала, были подняты над ним, как будто специально для того, чтобы лучше в нем отразиться.
В воде плавали небольшие черепахи, и радужно поблескивали всеми цветами от синего до ярко- зеленого, от пурпурного до ярко-желтого крохотные рыбешки гуппи.
В одном месте поднимались из воды стебли лотоса с округлыми листьями, не лежащими на воде, но находящимися довольно высоко над ее поверхностью. На отдельном стебле среди этих листьев, подобно наконечнику стрелы (и очень похож на него), выступал из воды лотосовый бутон.
— Советую не полениться и приехать, когда этот бутон распустится, — сказала Вера Николаевна, — это произойдет еще не скоро, месяца через два. Он сделается большим. А цветок по красоте не уступит любому из этих, в том числе и нашей царице.
(Забегая вперед, скажу, что я ездил смотреть на лотос и тоже несколько раз. Неудача состояла в том, что в те дни, когда ему цвести, отключили по каким-то причинам подогрев воды в бассейне, и лотос, совсем уж собравшийся расцвести, остановился в стадии бутона, готового вот-вот раскрыть свои лепестки. Бутон был розовый, островерхий, достигший размеров наконечника уже не стрелы, а копья. Я, когда подошел, стал искать его глазами около воды, где он находился сначала, но, оказывается, стебель поднял его почти на метр сравнительно с тем днем, когда мы приезжали в оранжерею с Галиной Захаровной.)
Были там и еще какие-то экзотические растения с большими листьями, с лопухами, но они не цвели, и я их не запомнил. К тому же водяное чудо, ради которого мы приехали, затмевало все и требовало смотреть лишь на него.
На воде лежали яркие свежей сочной зеленой яркостью листья, размером с обыкновенный круглый обеденный стол. Они были не овальные, не продолговатые, не сердцевидные, но именно круглые. Про наши кувшинки тоже можно огрубленно сказать, что у них листья круглые, но круглые ли они? Эти, на которые мы теперь смотрели, можно было выверять циркулем, раздвинув его на метр. Да, каждый лист был около двух метров в диаметре. Каждый лист имел по краю строго перпендикулярный заборчик высотой сантиметров около семи. Не то, чтобы край листа производил впечатление загнутого кверху, нет, лист обнесен по краю, по всей своей окружности строго перпендикулярным и, как видим, довольно высоким заборчиком.
Таких листьев на воде в тот день лежало восемь, и они занимали почти всю поверхность бассейна. Стебли расходились от одной точки радиально — ведь здесь рос один-единственный экземпляр Виктории. Я увидел, что от той же точки в воде расходятся черешки, которые не оканчиваются листом, и спросил у Веры Николаевны, что это значит.
— Обрезаем. Если не обрезать, где бы они поместились? Ведь только после того, как она выгонит двадцатый лист, начинают появляться бутоны. А всего она дала бы листьев восемьдесят.
— Какую же площадь заняли бы листья одного только экземпляра Виктории?
— Посчитайте… Если принять для удобства диаметр листа за два метра… Радиус умножьте на 3,14 (число «Пи»), значит, площадь листа получится около трех квадратных метров, да еще придется учесть промежутки между листьями… Я думаю, если бы ее не теснить, метров четыреста под солнцем она бы себе захватила.
— Отрезаете лист за листом и куда их деваете?
— Примитивно выбрасываем.
— Такое чудо природы?!
— Что же с ним делать? Поросят у нас нет, коровы тоже не держим. Они, ее листья, снизу в острых шипах и грубых прожилках до нескольких сантиметров толщиной. У регии весь лист снизу красного цвета, а у нашей красные только прожилки. Один из главных отличительных видовых признаков.
Однако займемся делом.
Вера Николаевна принесла большой, но легкий фанерный диск, окрашенный в зеленый цвет. Этот диск она положила на лист Виктории, и он занял как раз всю площадь листа, словно был вырезан точно по мерке.
— Для устойчивости, — пояснила хозяйка Виктории. — Считается, что лист выдерживает семьдесят килограммов, даже больше, и это правда. Но только если груз распределять ровно по всей поверхности, например, насыпать ровным слоем песку. Или положить вот такой фанерный круг, а на него уж и груз. Если же ходить по листу ногами, то, сами понимаете, он будет проминаться, прогибаться, колыхаться, зачерпнет воды и скорее всего порвется. Прочный-то он прочный, и плавучесть у него великолепная, но все же это ткань живого листа, а не какая-нибудь деревяшка. Такую девочку, как Наташа, он легко выдержал бы и без фанерки, но она испугается, если он под ней будет колыхаться и гнуться, так что давайте уж лучше с диском.
Вера Николаевна пыталась установить в воде алюминиевую стремянку в шесть ступенек, чтобы встать на нее и пересадить девочку с края бассейна на лист, но что-то не ладилось со стремянкой, тогда Вера Николаевна махнула на нее рукой, подобрала под поясок свое легкое платье, сделав из него «мини», и так вошла в воду.
Галине Захаровне все было мало. Она и забегала отсюда, и пригибалась там, то и дело щелкая
