Как оказалось, пока я спал, Продавец мечтаний успел ещё многое. Он распотрошил мою сумку, сожрал две банки тушёнки и разбросал вещи. На тушёнку мне было плевать, а вот валяющееся тут и там оружие беспокоило.
- Ничего я не взял, - буркнул Корвел. - Только проверил, работает ли. И ничего не испортил.
- Надеюсь, - сухо сказал я.
- Завтракай, - распорядился Продавец. - Только быстрее, до вечера надо дойти до центра города. А это почти десять миль.
Двадцать километров… не хило… Но идти по ровной дороге будет легко.
- Успеем, - кивнул я, садясь за стол и начиная потрошить ножом железную банку. Открыв банку, я сковырнул жир и принялся наполнять рот холодным мясом.
Ночью мне не очень-то удалось разглядеть квартиру, где мы решили укрыться. Да и не слишком-то хотелось - я уже готов был заночевать прямо на лестничной площадке: мы обошли два дома в поисках открытых квартир. Но, когда мои глаза уже закрывались сами собой, нам посчастливилось.
Жители этого дома убегали в спешке. Потому и дверь не закрыли. Я увидел разворочанный шкаф в прихожей, две брошенные сумки. Люди убегали, спасаясь от ложной тревоги, чтобы умереть.
Мой взгляд наткнулся на фотографию. Симпатичная семья, двое маленьких детей, все улыбаются. Фон - небольшой водопад. Если бы не немного странная одежда, я бы сказал, что это обычная земная семья на отдыхе.
Надеюсь, такая же счастливая семья на Земле сейчас завтракает за кухонным столом, а не валяется грудой костей в бункере-могильнике.
Я открыл было рот, чтобы сказать об этом, но Корвел, как всегда меня прервал:
- Меня сейчас беспокоит другое. Все Продавцы мечтаний, кроме четверых, мертвы. Хамайю изнасиловал и убил собственный телохранитель. Стера с сыном сгорели в пожаре. Это произошло три часа назад, перед рассветом.
Я пожал плечами и продолжал жевать. Не скажу, что меня обрадовало это известие. Но и расстроить не расстроило. Мне было плевать.
- Ты кретин? - сухо поинтересовался Корвел. - И даже не пробуй отрицать. Ты что, не понимаешь, что победитель этой Игры станет единственным наследником Предтечи?
Вилка повисла где-то на середине пути от банки к губам. Из раскрытого рта вываливалась тушёнка.
Это был конец.
Глава одиннадцатая
- Хмурый ты какой-то, - сотый раз за день сказал Корвел.
Я злобно зыркнул на него и в сотый раз промолчал. Этому ублюдку нравилось смотреть на то, как страдают люди, этого у него не отнимешь. Да, ему пришлось тяжело. Но… я его не жалею.
- Может, помочь тебе избавиться от этого бремени? - вкрадчиво продолжал мой спутник. - Или ты сам пустишь себе пулю в лоб? Как я понимаю, то, что ты увидел в Отражении Аларии, тебе не очень-то понравилось.
Я уже думал об этом. Вернее, не переставал думать. Разрушения, которые ближе к центру города стали куда сильнее, располагали к мрачным мыслям. Алария хотела доломать и без того разрушенный мир. Сломать его, и начать сначала, если вообще останется хоть кто-то, с кем можно начинать.
А я ведь раньше даже и не задумывался об этом. Так серьёзно не задумывался. Убить врагов, спасти Орайю… А что будет с миром - плевать. Сорок-пятьдесят лет хаоса, а после придёт кто-то другой. Определённо, лучший. Не может же настолько не везти этому миру.
Первой на эти мысли меня натолкнула Силия. Сейчас же, когда я узнал, что эта Игра последняя, я понял, что на моих плечах лежит ответственность за весь этот мир. И моя спина не выдерживает. Позвоночник трещит, плечи опускаются, и я начинаю задумываться о том, нужна ли мне эта ноша.
Но опустить руки всегда проще всего. А я…
Слишком люблю Орайю? Да, люблю. Но это не помешало мне спать с Силией. К ней я тоже испытываю… чувства. Странные, замешанные на жалости и симпатии, заботе и лёгком презрении к глупой девчонке. Но достаточно сильные. Я несу ответственность за них обоих. За их смерть и их жизнь.
Но эта ответственность не снимает с меня долг перед этим, чужим для меня, миром. Возможно, я не войду в историю этого мира - если вообще найдётся кто-то, кто решит её написать - как злодей, приведший к власти проклинаемого Владыку. Но разве это освободит меня от мук совести?
Готов ли я ради Орайи сравнять этот мир с землёй?
Я нервно закурил и медленно произнёс:
- Возможно, если бы твоё Отражение предложило мне лучшее развитие событий, я бы и пустил себе пулю в лоб. Но что-то я сомневаюсь в том, что ты хоть ненамного лучше.
Корвел расхохотался. Грустно. Я слышал раньше грустные смешки, но грустный хохот впервые.
- Ты видел дерущихся детей? - спросил он. - Не просто так, из-за игрушки или обид? Дерущихся по- взрослому, чтобы убить, а не пустить кровь из носа. Каждый вечер они сходятся стенка на стенку, а после драки, уже утром, расходятся, утаскивая своих раненых и залечивая раны. Днями они стараются починить то, что сломали ночью, но у них не удаётся. Они разговаривают на недетские темы, обсуждают свободу и равноправие, закон и порядок. Но тихо. Так, чтобы не услышали другие дети. Они не понимают, что дерутся за одно и то же. Но эту драку не остановить. Слишком много ненависти в этих детях, слишком много крови они пролили.
- Не очень-то позитивно.
- Этот мир будет уничтожен, - покачал головой Корвел. - Не думаю, что двое детишек могут предложить что-то лучше.
- А я думаю, - буркнул я, тупо глядя на тлеющий уголёк сигареты. Какую по счёту за последние пять часов? Двадцатую? Я кашлянул и, морщась, выбросил окурок. До смерти не закуришься.
Корвел снова коротко хохотнул.
- Почувствовал, наконец, свою ответственность. Не волнуйся, телохранители детишек помогут тебе от неё избавиться. А если не смогут они, то это сделаю я.
- Приятно слышать.
Мы шли прогулочным шагом по заваленной битым стеклом и ржавым железом улице. Везде - на дороге, лужайках, деревьях, в окнах - виднелись проплешины бушевавших двадцать с небольшим лет назад пожаров. А ведь красивый был город…
Спустя два квартала мы наткнулись на груды человеческих костей. Большая часть принадлежала детям. Раздавленные и переломанные, они белели у выломанных дверей большого административного здания.
- Те, кто погиб в давке, - сухо прокомментировал Корвел. - Паникующим людям не до благородства. Первыми всегда гибнут старики, женщины и дети.
Прозвучало это на редкость цинично. Я почувствовал злость. Чёрт возьми, а достоин ли этот мир жизни? Быть может, куда лучше будет сровнять его с землёй? Достойны ли жалости умирающие от неизвестной болезни людоеды? Да, они были вынуждены, но годы самой острой нужды давным-давно прошли.
Достойны ли дикари, привыкшие пожирать своих родичей, ненависти?
Нет ответов. Как всегда. Такие важные вопросы, и ни одного даже бесполезного и ненужного ответа.
Как найти путь, который станет желанной золотой серединой?
Отречься? Не любить и не ненавидеть? Эдак можно перестать быть человеком. Даже таким, каким я стал.
