Зовет за стол, А на столе, гляди, хотя бы хлеба крошка!' 'Умылся? — между тем хлопочет старичок. — Теперь садись, да знай: молчок!' А сам залопотал: 'А ну-тка, Диво, Диво! Входи в избушку живо, Секися да рубися, В горшок само ложися, Упарься, Прижарься, Взрумянься на огне И подавайся мне!' В избу, гагакнувши за дверью, Вбежало Диво — гусь по перью. Вздул огонечек гусь в золе, Сам кипятком себя ошпарил, В огне как следует поджарил И очутился на столе. 'Ешь! — говорит старик Федоту. — Люблю попотчевать гостей. Ешь, наедайся, брат, в охоту, — Но только, чур, не трожь костей!' Упрашивать себя мужик наш не заставил: Съел гуся начисто, лишь косточки оставил. Встал, отдуваяся: 'Ф-фу! Ввек так не едал!' А дед опять залопотал: 'Ну, кости, кости, собирайтесь И убирайтесь!' Глядь, уж и нет костей: как был, и жив и цел, Гусь со стола слетел. 'Эх! — крякнул тут Федот, увидя штуку эту. — Цены такому гусю нету!' 'Не покупал, — сказал старик, — не продаю: Хорошим людям так даю. Коль Диво нравится, бери себе на счастье!' 'Да батюшка ж ты мой! Да благодетель мой!' На радостях, забыв про ночь и про ненастье, Федот с подарком под полой, Что было ног, помчал домой. Примчал. 'Ну, что, жена? Здорова?' И, молвить ей не давши слова, За стол скорее усадил, Мясцом гусиным угостил И Диво жить заставил снова. Вся охмелевши от мясного, 'Ахти!' — раскрыла баба рот, Глядит, глазам своим не веря. Смеется радостно Федот: 'Не голодать уж нам теперя!' Поживши на мясном денька примерно два, И телом и душой Федот совсем воспрянул. Вот в лес на третий день ушел он по дрова. А следом поп во двор к Федотихе нагрянул: 'Сдыхали!.. Как же!.. Да!.. Пошла везде молва Про ваше Диво. Из-за него-де нерадиво Блюсти ты стала с мужем пост. Как?! Я… отец ваш… я… молюсь о вас, пекуся, А вы — скоромиться?!' Тут, увидавши гуся, Поп цап его за хвост! Ан руки-то к хвосту и приросли у бати. 'Постой, отец! Постой! Ведь гусь-то не простой!' Помещик, глядь, бежит соседний, сам не свой: 'Вцепился в гуся ты некстати: Хоть у деревни справься всей, — Гусь этот — из моих гусей!' 'Сей гусь?!' 'Вот — сей!!' 'Врешь! По какому это праву?' Дав сгоряча тут волю нраву, Помещик наш отца Варнаву За бороденку — хвать! Ан рук уже не оторвать. 'Иван Перфильич! Вы — забавник!' Где ни возьмися, сам исправник: 'Тут дело ясное вполне: Принадлежит сей гусь казне!' 'Гусями вы еще не брали!..' 'В казну!' 'В казну! кому б вы врали Другому, только бы не мне!? Исправник взвыл: 'Нахал! Вы — грубы! Я — дворянин, прошу понять!' И кулаком нахала в зубы. Ан кулака уж не отнять. Кричал помещик, поп, исправник — все охрипли, На крик охотников других несло, несло… И все один к другому липли. Гагакал дивный гусь, а жадных душ число Росло, росло, росло… Огромный хвост людей за Дивом Тянулся по горам, пескам, лесам и нивам. Весна испортилась, ударил вновь мороз,
