— Ни фига себе, спишь! Это у тебя сны такие?
— А что? У меня всегда такие, я не виноват.
— Смотри их в своем купе, пожалуйста.
— Я что, туда попрусь в час ночи? Там все спят уже.
— Надо было раньше уйти.
— И оставить тебя с незапертой дверью?
— О Господи! Ну разбудил бы!
— Жалко было, дурочка.
— Ложись спать на верхнюю полку. И лежи там тихо, пожалуйста, чтобы я тебя не слышала и не видела до утра.
Он долго кряхтел, стонал и ворочался. Затих на время.
— Наташа! — жалобно спросил вдруг. — Ты меня совсем не любишь? А, милая?
Наташа почувствовала, что сейчас заплачет от бессильного гнева.
— Ты оставишь меня в покое или нет? Имей хоть каплю сочувствия, мне очень плохо, я хочу побыть одна…
Она с ужасом поняла, что сон как рукой сняло, вся тоска и тревога навалились заново, будто окрепнув от короткой передышки. Молча поджала ноги, уткнулась ладонями в лицо. Было невыносимо больно. Через несколько минут она встала, взяла полотенце. Никита спал младенческим сном, раскинувшись на второй полке, слегка приоткрыв рот.
Наташа умылась, постучала в освещенное купе проводника.
— Простите, у вас нет снотворного? Я заплачу. Никак не могу уснуть.
— Сто рублей, — коротко ответила проводница.
«Ну вот я и дома», — подумала Наташа, роясь в кошельке в поисках рублей. Войдя в купе, она собралась было принять таблетку, но передумала.
Она расправила белье, сняла брюки, повесила на вешалку, хорошо, хоть не мнутся. О, практичный Карел. Прикосновение накрахмаленной наволочки к щеке было таким сочувственно-интимным, что из глаз непроизвольно полились долго сдерживаемые слезы. Выплакавшись, она уснула.
Ее разбудили голоса за дверью, было уже утро. Никита все еще спал. «Все наверняка думают, что со мной. Наплевать. Уже на все наплевать. Надо взять себя в руки и осторожно донести до Москвы. Может, там все разъяснится, — пронеслось в голове. — Я ничего не чувствую, все нормально. Теперь остался один день. Я встаю, всем улыбаюсь, ни с кем не разговариваю. А Никита пусть живет. По крайней мере, пока он здесь, никто больше не сунется».
До дома Наташу довез театральный рафик, она помахала товарищам рукой и вошла в подъезд. В квартире было пусто, мама на работе. На плите стоял готовый обед, на столе лежала записка.
Не в силах что-либо делать, Наташа схватилась за телефон, вздохнув, набрала номер.
— Компания «Пигмалион», добрый день.
— Могу я поговорить с господином Новаком?
— Простите, кто его спрашивает?
— Это Наталья Николаевна.
В голосе вышколенной секретарши послышалось удивление.
— Господин Новак еще не вернулся из Праги. Что ему передать?
— Пусть позвонит мне домой, когда появится.
— Хорошо, передам.
Она немного посидела, обхватив голову руками. «У меня даже нет пражского телефона его родителей. Что же могло случиться?» Встала, прошлась, закурила.
Наташа уже начала раздеваться, чтобы принять душ, когда раздался звонок в дверь. Сердце тревожно подпрыгнуло. На пороге стоял Стефан. Он поздравил Наташу с возвращением, протянул ей ключи.
— Я пригнал машину из гаража.
— А Карел? — осторожно спросила Наташа. — Где он сейчас?
Стефан удивленно посмотрел на нее.
— В офисе.
— Давно?
— Нет. Он прилетел утром.
— Ничего не просил передать?
— Нет. Он сказал, документы на машину у вас, все оформлено.
— Спасибо, Стефан. До свидания.
— До свидания.
«Господи, да что же это? Неужели он не может хоть что-то объяснить?»
Кое-как рассказав маме, что произошло, Наташа провела бессонную ночь, утром поехала в театр, на репетицию к Белякову.
— Ну, ты как? — встретил ее Никита. — Текст-то выучила?
— Выучила, выучила. Что там учить-то, у этой стервы.
— Довольно милая сучка, по-моему.
— Примитивная, как злодейка в мыльной опере, до неправдоподобия.
— Не скажи, вполне правдоподобно, по-моему. По крайней мере, для этой пьески.
Беляков подходил к работе как высокопрофессиональный халтурщик. Озарения были ему ни к чему, актерами он двигал, как пешками по доске, все расписано заранее.
Репетировал он так: «Ты вышел отсюда, подошел к ней. Нет, лучше справа. Так. Текст. Отходи к рампе, обернись. Так. В левую кулису. Молодец». Актеры нервно посмеивались за сценой, привыкая к такому способу работы.
В курилке развлекались Платон Петрович и Юровский, передразнивая Белякова, командовали друг другом: «Так. Сел. Сопли вытер. Левой рукой, в правой у тебя сигарета будет, ты забыл? Молодец. Закурил. Зажигалку спрячь, пригодится. Затянулся. Выдохнул. Ухо почеши. Молодец! Искусство называется, запомни. В туалет пойдешь, спусти за собой. Руки вымой. Так, молодец». Наташа немного развеселилась, забыв о своем горе. Как бы там ни было, к концу репетиции половина первого акта была в общих чертах готова.
21
Прошло две недели. Карел не позвонил.
В театре Иван ухмылялся, слушая комические рассказы своих актеров о ходе репетиций. Не выдержав, начал подглядывать из рубки, злорадно потирая руки. После очередной репетиции дождался Наташу с Никитой, поделился впечатлениями.
— Камеру не взял, так жалел, блин! Это был бы шедевр кинематографии. Какие же вы смешные со стороны, ужас!
Возвращаясь домой, Наташа внимательно прислушивалась к себе. Еще в марте она была почти уверена, что что-то произошло, но боялась в это поверить. Сомнений уже не оставалось. В Медведково она зашла в аптеку, купила экспресс-тест для определения беременности.
Утром она стояла в ванной, вперившись в бумажку в своих руках. На ней отчетливо синели две полоски. Наташа присела на край ванны, глубоко вздохнула. Подавив волну начинающейся паники, приказала себе: «Спокойно. Значит, все было ради этого. В конце концов, именно об этом я молилась. Это счастье, как бы оно ни пришло. У меня есть мама, есть квартира. Времени еще много, я успею заработать какие-то деньги, надо только подумать как. Продам машину, если не хватит на то, чтобы спокойно просидеть год, потом выйду на работу. Если не будет молока, даже раньше. Миллионы женщин так живут. Сиди там, моя детка, у нас все будет хорошо. Нам никто не нужен. Я счастлива, Господи, спасибо тебе, я счастлива!»
Зазвонил телефон. Сердце болезненно сжалось. В звонках слышалось такое безысходное горе, что,
