— Но что же он может сделать? Вы, конечно, не предполагаете, что он предпримет покушение на жизнь Евгения в самом отеле?
— А почему бы и нет? Если Реджинальд Диммок погиб из-за одного только подозрения, что он может выдать заговор, то почему этой же участи должен избежать принц Евгений?
— Но ведь это же было бы неслыханное преступление и нанесло бы страшный удар гостинице!..
— Верно! — с улыбкой согласился Раксоль.
Щуплому Феликсу Вавилону, казалось, было неимоверно трудно осмыслить столь чудовищное предположение.
— Как же это может совершиться? — спросил он наконец.
— Диммок был отравлен.
— Да, но тогда здесь был Рокко, который состоял в заговоре. Понятно, что Рокко мог это устроить, совершенно понятно. Но без него такое вряд ли возможно, я даже не могу подумать, что Жюль попытался бы провернуть подобное. Видите ли, в таком месте, как «Великий Вавилон» — мне нужно вам на это указать, — пища проходит через столько рук, что отравить одно лицо, не убив по дороге пятьдесят других, было бы операцией чрезвычайно сложной. Сверх того, принцу Евгению, если только он не изменил своих привычек, всегда прислуживает собственный лакей, старый Ганс. А потому и всякая попытка подмешать отраву в уже готовое кушанье перед тем, как оно будет подано на стол, была бы чрезвычайно рискованной.
— Согласен, — сказал Раксоль, — однако с вином это было бы легче устроить. Как вы считаете?
— Я не подумал об этом, — сознался Вавилон. — Вы изобретательный теоретик, но мне известно, что вино для принца Евгения всегда откупоривается в его присутствии. Без сомнения, его откупоривает тот же Ганс. А потому и ваша винная теория не выдерживает критики, мой друг.
— Почему же? В вопросе о вине я не считаю себя экспертом, сам его редко пью, но мне кажется, что бутылка вина может быть отравлена, еще находясь в самом погребе, особенно если есть сообщник в гостинице.
— Так вы думаете, что еще не отделались от всех ваших заговорщиков?
— Я считаю вполне возможным, что у Жюля есть сообщник в стенах этого здания.
— И что бутылка вина может быть откупорена и закупорена вновь без всякого следа такой операции? — В голосе Вавилона прозвучал сарказм.
— Не вижу необходимости открывать бутылку, чтобы отравить вино. Я никогда не пробовал отравить кого-нибудь бутылкой вина и не претендую на природный талант отравителя, но думаю, что сумел бы изобрести не один способ исполнить подобный фокус. Конечно, я допускаю, что относительно намерений Жюля могу и ошибаться…
— Ах, винные погреба, которые находятся тут, внизу, под нами, относятся к одному из чудес Лондона, — сказал Феликс Вавилон. — Надеюсь, вам известно, Раксоль, что, купив «Великий Вавилон», вы купили, должно быть, и лучший винный склад во всей Англии, если не во всей Европе. Я оцениваю его в шестьдесят тысяч фунтов. И могу сказать, что я всегда особенно заботился о том, чтобы мои погреба надлежащим образом охранялись. Даже Жюль столкнулся бы с немалыми трудностями, пытаясь проникнуть туда без посредничества винного клерка, а последний неподкупен или, вернее, был таковым.
— Мне стыдно сознаться, но я еще не осматривал погреб. — Раксоль улыбнулся. — Даже ни разу о нем не подумал. Раз или два я дал себе труд обойти гостиницу, но в своей экскурсии я пропустил погреба.
— Да это невозможно, голубчик! — воскликнул Вавилон; его, великого знатока и любителя тонких вин, просто смешило такое признание. — Право, вы должны завтра же осмотреть их, и, если позволите, я буду сам сопровождать вас.
— А почему же не сегодня? — спокойно предложил Раксоль.
— Сегодня! Да ведь уже очень поздно, Хабборд, наверно, уже лег спать.
— Можно узнать, кто такой этот Хабборд? Я что-то смутно припоминаю его имя.
— Хабборд — винный клерк «Великого Вавилона», — произнес Феликс с ударением, — очень положительный человек лет сорока. У него хранятся все ключи от погребов. Он знает каждую бутылку в каждом ящике, ее год, качество и цену, а сам он состоит в обществе трезвости. Хабборд — это редкость. Без его ведома ни одна бутылка не может быть взята из погреба и никто не может войти в погреб. Так по крайней мере было в мое время, — добавил Вавилон.
— Мы разбудим его, — предложил Раксоль.
— Да ведь уже первый час ночи, — запротестовал было Вавилон.
— Пустяки! Если только вы согласны сопровождать меня. Погреб ведь тот же — что днем, что ночью, а потому зачем же откладывать?
Вавилон пожал плечами.
— Как хотите, — согласился он со своей обычной вежливостью.
— Ну так отыщем этого мистера Хабборда с его ключами, — сказал Раксоль, выходя вместе с гостем из комнаты.
Несмотря на поздний час, гостиница оставалась открытой. Некоторые из постояльцев сидели еще в общих комнатах, и несколько усталых лакеев были на ногах. Одного из них послали за мистером Хаббордом. По счастливой случайности последний еще не успел лечь, хотя уже собирался. Он лично принес ключи мистеру Раксолю, и после того, как он немного поболтал со своим прежним хозяином, владелец и экс- владелец гостиницы «Великий Вавилон» направились к погребам.
Погреба эти, расположенные под отелем, занимали половину его площади, выходившую на Стрэнд. Вследствие того что почва имела большой уклон от Стрэнда к реке, «Великий Вавилон», так сказать, был глубже со стороны Стрэнда, чем Темзы. Со стороны Темзы под нижним этажом заложен фундамент и подфундамент, со стороны же Стрэнда под вторым фундаментом расположены еще и обширные винные погреба.
Спустившись по четырехъярусной лестнице, по которой ходила прислуга, и пройдя по длинному коридору, параллельному кухням, оба приятеля очутились перед незапертой дверью, открывавшей за собой еще один ярус ступеней, у подножия которых находился главный вход в погреба. Перед дверью был лифт, посредством которого великолепные напитки поднимались на верхние этажи, а напротив помещалось маленькое бюро мистера Хабборда. Свет везде еще горел. Вавилон, державший в руках хорошо знакомую связку ключей, отпер большую дверь, и они очутились в первом из пяти погребов. Раксоль был поражен низкой температурой и размерами помещения. Взяв переносную электрическую лампу, прикрепленную к длинной проволоке, и подняв ее кверху, Вавилон осветил обширный погреб. При этом ярком освещении подземная кладовая имела таинственный и мрачный вид со своими длинными рядами ящиков, убегавшими вдаль, где луч света отражался в горлышке последней бутылки. Потом Вавилон зажег еще лампу, и Теодор Раксоль под руководством этого тонкого знатока начал обзор самой интересной части своих владений.
Неподдельное воодушевление Феликса Вавилона при виде этого склада живительной влаги способно было развеселить любого. Вавилон представил удивленным глазам Раксоля в должном порядке все вина трех континентов — нет, даже четырех, так как великолепные и сладкие вина Капской колонии[11] не были забыты в этой самой изысканной коллекции разнообразных лоз. Начав с несравненных продуктов Бургундии, Вавилон перешел к красным винам медок, бордо и сотерну, за ними следовали шампанские «Айи», «Отвиллье» и «Пьери», рейнвейн, мозельвейн Германии и блестящие имитации шампанских Майна, Неккара и Наумберга, затем славные токайские вина из Венгрии и бесконечные вариации французских вин из Австрии, затем все испанские вина от Каталонии до темного «Тента», часто употребляемого при богослужении, наконец, знаменитые португальские портвейны. После этого Феликс перешел в итальянский погреб и начал распространяться о превосходных качествах пьемонтских и римских вин. И так далее, без конца, с такими подробностями, которые здесь передать невозможно.
В конце отделения погребов находилась стеклянная дверь, за которой, как было видно, располагалась еще одна комната меньших размеров, всего в пятнадцать или шестнадцать футов длины.
— Там что-нибудь особенное? — полюбопытствовал Раксоль, когда они остановились перед этой дверью и заглянули через нее на сомкнутые ряды бутылок.
— Ах! — воскликнул, причмокнув, Вавилон. — Тут-то и содержатся самые сливки!
