— Гарри, Гарри, ты говоришь загадками.
— Никаких загадок, Уил, только видения! — Он сорвал маленький бархатный мешочек, висевший у него на рукаве, помахал им перед носом Шекспира и объявил: — Свежий мускатный орех, плоды которого, если их долго и тщательно пережевывать, повергают тебя в состояние, что зовется «сном в летнюю ночь»... когда обостряются чувства, и ты видишь духов и фей, чудовищ и ведьм, детей света и тьмы, танцующих в воздухе... завихрения, узорчатые золотые кружочки...
Черноволосая женщина рассмеялась, взяла из мешочка орех и положила себе в рот.
— Горько, — сказала она, и мгновение спустя: — А теперь сладко. — И вновь залилась звонким смехом. Ее грудь была едва различима под платьем. Какая она молодая, какая юная, подумал Нэд.
— Я не любитель искусственно вызванных галлюцинаций, — сказал поэт. — Мой разум и так пылает в лихорадочном огне. — Его товарищи рассмеялись. — Но я посмотрю, что будешь делать ты, Гарри.
— Ты это видел уже столько раз, — сказал Райотсли, — с моей мамушкой-графиней.
— А если тебя облачить в женское платье? — спросила черноволосая женщина. — Хотелось бы мне посмотреть...
— Я покажу тебе, если ты того хочешь. Дай мне свое платье. Но тогда ты, госпожа теней, должна будешь играть мужчину.
— Сначала мускат! — сказала она.
И вслед за этим они покинули ведьмин круг и удалились под покров теней, оставив Уила одного в лунном свете. Ближе, подумал Нэд, надо подойти ближе. С земли уже поднималась дымка тумана, и Нэд растворился в этом тумане, стал его частью, и воспарил над головой поэта, вдыхая каждый его выдох, прохладное и чистое дыхание в отличие от Кита Мар-ло, дыхание которого всегда отдавало гвоздикой и вином. Поэт бормотал себе под нос:
Снова музыка, подумал мальчик, музыка, превосходящая даже ту, что творил Марло. Неужели я вправду решился покинуть ее, эту музыку... скрыться в сумраке?
Мальчик и темноволосая женщина снова вышли на поляну. Они поменялись одеждой. Дама стала изысканным денди, при гофрированном воротнике, в жемчугах. Ее рука отдыхала на инкрустированном драгоценными камнями эфесе шпаги. А мальчик, затянутый в корсет, облаченный в парчу и атлас, был похож на прелестную девушку. Действие муската кружило им головы. Они смеялись, показывали друг на друга пальцами и рассказывали, что они видят:
— Обезьяна!
— Осел!
Господин Шекспир наблюдал молча.
Они принимали театральные позы, произносили целые монологи, выкрикивали несвязные реплики; поэт изредка улыбался их выходкам; и наконец, совершенно измотанные, они упали на холмик в самом центре ведьминого круга; а Уил преклонил перед ними колени.
— Любовь моя, моя страсть, — тихо прошептал он, но Нэд, бывший ночным туманом, не понял, кому из двоих адресованы эти слова, и он обнял их, всех троих, своими туманными руками.
Гарри попросил:
— Расскажи про свою новую пьесу.
На что Шекспир ответил:
— Пока что не о чем рассказывать. Могу сказать только, что действие будет происходить на волшебной поляне, такой, как эта. И зачарованный царь эльфов и его супруга будут биться за право обладать мальчиком, ин... — он задумался на мгновение, — мальчиком из Индии.
— Обладать — в смысле плотского обладания? — спросил Гарри. — Но ведь это уже было. У мастера Марло.
Они с девушкой вновь рассмеялись.
Полевая мышь стремительно пересекла ведьмин круг. Женщина испуганно подскочила. На мгновение Нэд потерял контроль над своим обликом. Но уже в следующую секунду он, словно ртуть, вновь растворился в тумане.
— Смотрите... там кто-то есть... прелестный мальчик явился к нам из тумана, — сказал Уил. — Помедли, дивное видение! О небеса, какое дивное дитя! Вот кому бы сыграть мою Джульетту вместо этого жалкого Альфреда Уолмсли, который вечно сопит, как беременная свинья. Вернись, дитя! — И он попытался выхватить Нэда из тумана.
— Ты тоже перебрал муската? — спросила женщина.
— Нет, — отозвался Уил, — я видел его: стройного бледного мальчика, словно сотканного из тумана и лунного света.
— Это был лесной дух, — сказал Гарри.
Уил присел на траву, углубившись в раздумья.
— Представьте себе: дитя ночи на сцене, — размышлял он вслух. — Это было бы настоящее волшебство.
— Но как? — спросила женщина. — Они не выходят при свете солнца.
— Да, — подтвердил Гарри, — они боятся рассвета, свет солнца отправляет их в диких мучениях прямиком в преисподнюю.
— Но если, — продолжал Уил, — ночь обернется днем...
— О да! — воскликнул Райотсли. — Тысячи и тысячи свечей... огромный зал в каком-нибудь старом замке... сколотим там подмостки... король и придворные в расшитых золотом одеяниях... я слышал, они собираются устроить нечто подобное в «Блэкфрайарзе»... и обязательно мальчики из какого-нибудь церковного хора. Восхитительное зрелище на самом деле все эти молоденькие хористы в своих просторных одеяниях... в свете горящих свечей.
— Да... именно в таком месте, именно в эти часы творение тьмы и должно декламировать мои стихи... как они будут звучать... их будет петь не голос простого смертного, а сам воздух. Ведь поэзия — это и есть воздух, а наше ухо — лишь воздуха наследник. Нет, «ухо» — слишком коряво сказано. Надо будет подумать...
Нет, теперь я уже не уйду, думал вампир, который называл себя Нэдом Брайантом. Я просто обязан увидеть этот новый театр, где представления будут идти по ночам... да, я не уйду. Я стану этим творением тьмы, которое признает поэт; я стану его бессмертным голосом...
За те пятнадцать веков, что он был вампиром, он совершил столько зла, что в конце пришел к выводу, что абсолютного зла не существует. Он переборол свои суеверия и уже не шарахался прочь от крестов, служителей церкви и святой крови Христовой. Да, мне нужна кровь, чтобы поддерживать эту призрачную полужизнь, думал он; но ведь есть и другие вещи, которые нужны мне не меньше, чем кровь; даже чудовище может познать красоту, и томиться в стремлении к красоте, и петь на других языках, отличных от голоса ночи.
Поиск видений
...он повис высоко над Лондоном, зацепившись коленями за стальную балку, глаза в глаза с этим созданием ночи... он пристально всматривался в глаза летучей мыши и видел в них ад, и рай, и далекие земли... он просил подсказать ему:
— Что мне делать? Скажи...
И летучая мышь снова ответила: наоборот...
Поиск видений
Когда Тимми вошел к себе в номер, она сидела перед телевизором и рыдала. Он увидел кровь у нее на губах, кровь, высыхающую у нее на руках, ее разорванную футболку, тоже всю в крови, — и предположил самое худшее. Но все было даже еще хуже.
— Кто? — спросил он ее, твердя про себя: пусть это будет какой-нибудь бомж, музыкант из тех, что
