Улыбнувшись, он побрел к окну приема использованной посуды. Поднос сильно трясся в его руках. Ольга осталась сидеть за столом. Слова старика заставили ее оцепенеть.
«Две жизни. До и после… – думала она, вращая пустой стакан с потеками апельсинового сока. – И что, теперь – навсегда? Шкуры скоблить? И ждать отбоя? На лоцмана учиться… Бред! Нет, это невозможно! Ни за что! Я лучше повешусь в туалете. А чего, после отбоя… Не пойду во „вратарскую“. Родителей они угробили, Дэвид оказался козлом… Что меня держит? Ребенка не смогла родить. Дважды… Для чего живу? Для кого? Для попугая Фимы? Здесь и вообще, что меня держит? Чего терять? Лоцман, лоцман, куда теперь нам плыть… Baby, can you find twice the way to fucking paradise? Я тоже не могу найти… Повешусь. Сегодня же. Ночью. Сто пудов, как говорит Петр…»
Она закрыла глаза.
Знакомая большая рука коснулась ее спины.
– Бьорн! – произнесла она, не открывая глаз.
– Почему русские так быстро моются и едят? – Бьорн навис над Ольгой колокольней, пахнущей дешевым шампунем и чистым бельем.
– Я вообще-то еврейка, – Ольга открыла глаза.
Лицо Бьорна было довольным. Щеки его порозовели после душа.
«Дико позитивный человек, – Ольга с завистью смотрела на него снизу вверх. – Просто ходячий комплекс полноценности. Здоровое питание в детстве… хорошие молочные продукты у них в Швеции…»
– Просто хотел с тобой пообедать, – честно признался он.
– Скажи, у тебя бывают депрессии? – Ольга встала, взяла свой поднос с остатками еды.
– Иногда бывают, – он забрал у нее поднос. – Но я умею с ними бороться.
– Научи меня.
– Тут нет баскетбольной площадки. Только хоккейная! – улыбнувшись ей, Бьорн размашисто зашагал с подносом.
Ольга двинулась следом.
– Интересно, здесь бывали бунты?
– Ты уже спрашивала. Нет, коллективных не было.
– Ты уже говорил… – нервно зевнула она. – Ну, что, пошли?
– Мне еще поесть нужно.
Она сжала и разжала кулаки.
– Хочешь, будем вместе сегодня? – спросил он, замерев с подносом у окна приемника.
– Я не против… А в каком углу?
– Можно у нас, в шведском.
– Меня уже туда сегодня звали!
– А что, у нас крепкий круг, – он поставил поднос в окно.
– Давай попробуем… – Ольга снова нервно зевнула, вздрогнула. – Я бледная?
Он наклонился:
– Слегка. Хочется?
– Нет! Совсем нет.
– Чем сейчас займешься?
– Не знаю… пойду почитаю чего-нибудь.
– Я приду в библиотеку.
– О’кей.
Ольга вышла из столовой в коридор, зашла в большой и чистый туалет. Помочившись на противно теплом японском унитазе, она вымыла руки, разглядывая себя в зеркало. Рядом чистила зубы румынка, высокая красивая модель.
– Странный привкус сегодня у курицы, – румынка сплюнула воду. – Явно они что-то подмешивают нам.
– Я ела рыбу, – Ольга потрогала и разгладила морщинку возле глаза.
– Какой-то металлический привкус, – румынка посмотрела на свои зубы. – Что это такое? Свинец? А вдруг ртуть? И зубы темнеют. Металл какой-то… Ты не почувствовала?
– Я ела рыбу, – повторила Ольга и вышла из туалета.
Пройдя по коридору, она попала в жилой бокс. Здесь было очень просторно и свежо от кондиционированного воздуха. Приглушенный свет освещал ряды двухэтажных кроватей, тумбочки, полки с личными вещами. Мужскую и женскую половины разделял небольшой проход без дверей. Стены и потолок в мужской половине были зеленовато-серыми, в женской – розовато-серыми. Обитатели бункера называли мужскую половину «Гараж», а женскую «Ветчина». Десятки свободных кроватей в «Гараже» и в «Ветчине» ждали новых хозяев.
Ольга прошла к своему месту, достала из тумбочки пачку суперлегких китайских сигарет, крем для рук, закурила, выдавила и, растирая крем, с наслаждением кинулась на свою кровать:
