исторического процесса. Эти две стороны никогда не совпадают, а расхождения между ними определяют ход событий, который как раз и соединяет их вместе. Узлы, которые уже были завязаны, имеют определенную форму, но будущее – открыто в том смысле, что оно может сложиться иначе. Феномены истории значительно отличаются от явлений природы, по отношению к которым – для объяснения прошедшего и предсказания будущего – могут быть использованы универсально действующие законы.
Необходимо признать, что теория, представляющая историю в виде некой «нити», является своего рода диалектикой, или связью между нашими мыслями и реальностью. Ее можно рассматривать как некий синтез идеалистической диалектики Гегеля и диалектического материализма Маркса. Гегель предложил диалектику идей, которая в конечном итоге приведет к концу истории: т.е. к свободе. Маркс, а точнее Энгельс, предложил антитезис, утверждая, что идеологическую надстройку определяют условия производства и производственные отношения. Теорию «нити» можно рассматривать как их некий синтез. Не идеи и материальные условия, возникающие самостоятельно диалектическим образом, а взаимодействие между ними – приводит к диалектическому процессу. Единственная причина, почему я не хочу использовать слово «диалектический», заключается в чрезмерно тяжелом идеологическом багаже, который сопровождает это понятие. Ведь Маркс предложил детерминистическую теорию истории, а она диаметрально противоположна моей позиции. Взаимодействие между материальным и идеальным интересно именно потому, что они
Я утверждаю, что развитие цикла подъем – спад деловой активности имеет такое же отношение к истории в целом, как и к динамике состояния финансовых рынков. Нет необходимости повторять, что это не единственный путь, по которому может пойти история. Также возможно, что господствующее предвзятое мнение и доминирующая тенденция изначально являются самокорректирующимися в такой степени, что процесс развития цикла подъем – спад деловой активности даже и не начинается. Иногда господствующее предвзятое мнение может быть скорректировано на раннем этапе. Процесс самостоятельной корректировки является менее значимым, но встречается достаточно часто. Большинство исторических событий вообще не имеют ни регулярной формы, ни повторяющейся модели. Это происходит потому, что реальность является бесконечно сложной, и любой процесс, который мы можем выделить для рассмотрения, взаимодействует с рядом других процессов.
Развитие цикла подъем – спад деловой активности приобретает определенную значимость постольку, поскольку он связывает состояние, близкое к равновесию, с состоянием, далеким от равновесия. Я могу продемонстрировать свои рассуждения на конкретном историческом примере: рост и падение советской системы. Я был активно вовлечен в последнюю стадию процесса падения и как участник руководствовался теорией истории, которую я здесь разъясняю. Я предложил свое объяснение процессу развития цикла подъем – спад в работе
«Первоначальное предвзятое мнение и первоначальная тенденция привели к закрытому обществу. Существовало взаимно усиливающееся отношение между жесткостью догмы и суровостью общественных условий. Система достигла своего зенита в последние несколько лет правления Сталина. Она стала всеобъемлющей: форма правления, экономическая система, территориальная империя и идеология. Система была всеобъемлющей, изолированной от внешнего мира и жесткой. Но расхождение между реальным положением вещей и его официальным объяснением было настолько велико, что положение дел можно было считать статическим неравновесием.
После смерти Сталина был краткий период, момент истины, когда Хрущев вскрыл некоторую часть правды о правлении Сталина, но в конце концов иерархия системы снова набрала силу и система самостоятельно восстановилась. Начался период полумрака, когда догма сохранялась административными методами, но больше не поддерживалась верой в ее действенность. Интересно, что жесткость системы усилилась. Пока у руля партии находился живой тоталитарный лидер, линия Коммунистической партии могла меняться по его прихоти. Но теперь, когда режимом управляли бюрократы, эта гибкость исчезла. Одновременно ослабел и ужас, заставлявший людей принимать коммунистическую догму, начался – сначала незаметный – процесс упадка. Экономические институты стали добиваться положения любыми средствами. Поскольку ни один из них не пользовался настоящей автономией, они были вынуждены заняться бартерным обменом с другими институтами. Постепенно сложная система заключения сделок между экономическими институтами заменила то, что, как предполагалось, было центральным планированием. В то же время развивалась Heофициальная, или теневая, экономика, которая дополняла официальную систему и заполняла оставляемые ею бреши. Этот период полумрака сейчас называется периодом застоя. Неадекватность системы становилась все более очевидной, нарастала необходимость в реформах.
Реформы ускорили процесс дезинтеграции, поскольку они ввели или легитимизировали альтернативы в то время, когда для выживания системе нужны были именно альтернативы. Экономические реформы на начальном этапе были успешными во всех коммунистических странах, но Советский Союз был заметным исключением. Китайские реформаторы назвали этот этап Золотым периодом, когда существовавший акционерный капитал был переадресован и направлен на удовлетворение нужд и запросов потребителей. Но все движения реформ основаны на неправильном представлении: система не может быть реформирована, потому что она не допускает экономического распределения капитала. Когда существующий потенциал был полностью переориентирован, процесс реформ начал сталкиваться со сложностями.
Почему так происходит – становится понятно теперь. Коммунизм изначально задумывался как противоядие капитализму, который изолировал работника от средств производства. Вся собственность была взята под контроль государства, государство стало воплощением коллективного интереса, как это было определено Партией. Таким образом, Партия оказалась ответственной за распределение капитала. Это означало, что капитал распределялся не на основании экономических соображений, а на основании политических и квазирелигиозных догм. Самая лучшая аналогия для объяснения этого явления может быть найдена в строительстве пирамид фараонами: часть ресурсов, направляемая на инвестиции, была максимально увеличена, в то время как экономическая выгода, получаемая от этого, была минимальной. Другое сходство заключалось в том, что инвестирование приняло формы монументальных проектов. Мы можем рассматривать гигантские гидроэлектростанции, сталелитейные заводы, мраморные залы московского метрополитена и небоскребы сталинской архитектуры как своего рода пирамиды, построенные современным фараоном. Гидроэлектростанции на самом деле производят энергию, а сталелитейные заводы – выпускают сталь, но если сталь и энергия используются для сооружения еще большего числа электростанций и сталелитейных заводов, экономический эффект не намного превышает эффект от строительства пирамид.
Согласно нашим теоретическим и концептуальным построениям, в далеких от равновесия условиях закрытого общества должны существовать искажения, немыслимые в открытом обществе. Какой еще можно привести более наглядный пример, кроме советской экономики? Коммунистическая система не видит ценности капитала; или, более точно, – она не признает идеи собственности. В результате экономическая деятельность при советской системе – это вовсе не экономическая деятельность. Чтобы она стала таковой, необходимо лишить Партию роли хранителя и распределителя капитала. И именно в этом терпели неудачу все попытки реформирования.
Интересно, что провал попыток осуществления экономических реформ способствовал ускорению процесса дезинтеграции, поскольку была продемонстрирована необходимость в политических реформах. С наступлением перестройки в Советском Союзе процесс дезинтеграции вступил в свою окончательную стадию, поскольку реформы носили в основном политический характер, а Золотой период, как я упомянул ранее, отсутствовал, поэтому реформы принесли незначительную, если вообще какую-нибудь, экономическую выгоду Когда уровень жизни начал падать, общественное мнение повернулось против режима, что привело к катастрофической дезинтеграции, кульминационной точкой которой стал развал
