Советского Союза. Почти такую же модель мы можем наблюдать на финансовых рынках, но с одной существенной разницей: на финансовых рынках цикл подъем – спад деловой активности проявляется как процесс ускорения, в то время как в случае с советской системой полный цикл состоял из двух фаз: одна – процесс замедления, приведший к застою сталинского режима, другая – процесс ускорения, приведший к катастрофическому развалу страны» [11].
Я объяснял также, что аналогичный двухфазный процесс подъем – спад деловой активности часто можно найти на финансовых рынках. Я привел в качестве иллюстрации банковскую систему Соединенных Штатов Америки, которая подверглась жесткому регулированию после краха 1933 г., после чего потребовалось около 35 лет, чтобы ее оживить. После нефтяного кризиса и международного кредитного бума 70-х годов, когда банки перерабатывали активный платежный баланс стран – производителей нефти, банковская система перешла в состояние динамического неравновесия. Идея этого далекого сравнения между ростом и падением советской системы и падением и ростом банковской системы США заключалась в том, чтобы показать, что далекие от равновесия условия могут преобладать в любом крайнем состоянии изменений и отсутствия изменений. Закрытое общество – это лицевая сторона медали революций и хаоса; рефлексивные процессы действуют в условиях обеих крайностей, разница заключается во временном масштабе. В закрытом обществе мало что происходит на протяжении длительных периодов времени; во время революции, наоборот, – много событий происходит на протяжении короткого периода времени. В любом случае восприятия участников слишком далеки от реальности.
Это – важный момент. Рассматривая процессы внутри цикла подъем – спад деловой активности, человек обычно рассуждает об этом цикле с точки зрения ускорения. Но тенденция может также состоять в отрицательном ускорении или в отсутствии изменений. Как только мы начинаем осознавать эти возможности, мы можем найти реальный пример на фондовом рынке: случай с банковскими акциями со времен Великой депрессии до 1972 г [12]. В истории случаи отсутствия изменений или статического неравновесия встречаются гораздо чаще.
Наблюдение неравновесных условий полезно для установления структуры концепции и ее границ, которые позволяют разделить исторические ситуации на три категории: статически неравновесные, состояния, близкие к равновесию, и динамически неравновесные состояния. Возможность статического равновесия была исключена в силу того факта, что участники всегда основывают свои решения на предвзятом толковании реальности. Таким образом, мы получаем три варианта.
Один из возможных вариантов состоит в том, что рефлексивное взаимодействие между когнитивной функцией и функцией участника не дает нашим представлениям и реальности уйти друг от друга слишком далеко. Люди учатся на своем же опыте; они действуют на основании предвзятых представлений, но происходит и процесс критического осмысления, который стремится скорректировать это предвзятое мнение. Совершенное знание остается недоступным, но по крайней мере существует тенденция к равновесию. Функция участника означает, что реальный мир – как в этом убеждаются на своем опыте участники – постоянно меняется, но у людей все же есть достаточно оснований – в виде ряда фундаментальных ценностей, гарантирующих им, что предвзятое мнение участников не может слишком сильно расходиться с реальными событиями. Именно это я и называю состоянием, близким к равновесию. Такое положение характерно для открытого общества, каким является современный западный мир. Это общество ассоциируется с критическим образом мышления. Мы называем этот образ мышления «нормальным» отношением между мышлением и реальностью, поскольку мы знакомы с ним на основе собственного опыта.
Мы можем также оказаться в ситуации, когда представления участников значительно удалены от реального положения вещей, и при этом тенденции к их сближению не наблюдается. В некоторых случаях они могут даже еще дальше уходить друг от друга. Внутри одной крайности существуют режимы, оперирующие предвзятыми идеологическими представлениями, они не хотят приспосабливаться к меняющимся условиям. Они пытаются заставить реальность втиснуться в рамки их концепций, несмотря на то, что это недостижимо. Под давлением господствующей догмы общественные условия могут стать достаточно суровыми, но реальность по-прежнему остается далекой от официальной идеологии. В отсутствие корректирующего механизма реальность и официальная интерпретация могут разойтись еще дальше, поскольку никакое сдерживание или принуждение не может предотвратить изменений в реальном мире. Такое положение характерно для закрытого общества, такого, как Древний Египет или Советский Союз. Его можно описать как статическое неравновесие.
Внутри другой крайности события могут разворачиваться настолько стремительно, что понимание участников за ними не поспевает, и ситуация выходит из-под контроля. Расхождение между господствующими представлениями и реальными условиями может стать настолько большим, что ускорит наступление революции или какой-либо другой формы распада. И опять возникает значительное расхождение между мышлением и реальностью, но оно является временным. Старый, сметенный режим будет в конечном итоге заменен новым. Это можно описать как случай изменения режима, или как динамическое неравновесие.
Деление реальных условий на три предложенные мною категории можно сравнить с тремя состояниями, в которых вода находится в природе: жидкое, твердое и газообразное. Аналогия может быть далекой, но она интригует. Для того чтобы наполнить ее содержанием, мы должны найти две разделительные линии, которые отделяют условия, близкие к равновесию, от условий, далеких от равновесия. В случае с историей эти разделительные линии не могут быть очень четкими, кроме того, их также трудно описать количественными параметрами, но они должны быть ясно различимы, иначе вся концептуальная структура остается не более чем полетом фантазии.
Чтобы установить то, что Поппер назвал бы критерием деления, мы должны прежде всего изучить то, что мы разделяем. Для этих целей я ввожу концепцию режима. Режим – это ряд одновременно существующих общественных условий, достаточных для того, чтобы сосуществовать реально, хотя, в соответствии с моей рабочей гипотезой, в их отношениях должен быть какой-то недостаток, в результате которого они несут в себе семя собственного разрушения. Режим – хотя и расплывчатый, но все же полезный термин. Его можно применить к широкому спектру ситуаций. Могут быть политические режимы, господствующие в конкретных странах, или режимы, которые могут быть встроены в более крупные режимы, – такие, как холодная война. Могут быть режимы в жизни социальных институтов и отдельных людей. Брак также можно считать неким режимом. Режимы не имеют фиксированных границ, они появляются, сосуществуют друг с другом, распадаются и сменяют друг друга. Они отличаются, например, от машин, которые являются закрытыми системами. Режим можно рассматривать как попытку привнести определенный элемент закрытости в то, что по своей сути является открытой системой, определенный свод правил, который господствует в данном месте на протяжении некоторого периода времени, достаточно долгого для того, чтобы быть заметным. Режимы связаны с управлением и правилами. Режимы имеют два аспекта: то, что люди думают, и то, как на самом деле обстоят дела. Эти два аспекта взаимодействуют рефлексивным образом: способ мышления влияет на реальное положение дел, и наоборот, при этом соответствие между двумя аспектами не достигается.
Около сорока лет назад, в начале 60-х годов, я разработал теоретические модели общества, которые я сейчас назвал бы режимами на основании различных отношений к историческим изменениям. Я выделил традиционный образ мышления, игнорирующий возможность изменений и принимающий господствующее положение как единственно возможное; критический образ мышления, который в полном объеме изучает возможности изменений, и догматический образ мышления, который не терпит никакой неопределенности. Я утверждал, что различные формы общественной организации соответствуют этим образам мышления; я назвал их соответственно органическим обществом, открытым обществом и закрытым обществом. Не стоит говорить, что соответствие между образами мышления и общественными структурами было далеко от совершенства. Как закрытое, так и открытое общество оставляло желать лучшего в отношении между реальностью и мышлением, и это лучшее могло быть найдено в другом обществе. Закрытое общество предлагало определенность и постоянство, отсутствующие в открытом обществе, а открытое общество предлагало свободу, которой был лишен человек в закрытом обществе. В результате эти два принципа общественной организации находились в оппозиции друг к другу. Открытое общество признает нашу ошибочность; закрытое общество отрицает ее.
