И своей чашей в стену. Гомон стих. Все враз заткнулись.
-- После похода - мне либо молебен, либо другую возьму. Без гонора Гордеевского да по-богаче. А он клятву порушит. Побратиму данную. Так и передай.
Тут, наконец, у Прокопия заработало. Что там у него есть - соображалкой я бы не назвал, но включилось.
-- Все, господа хорошие, время позднее, все устали, пора и честь знать. А мы вот господина нашего в опочиваленку отведём, на постельку уложим.
-- А княжна? Обещали же показать.
-- А вот и посмотрели. Вон она за нашим столом сидит, речи ваши хмельные слушает. Она-то господина и спать-почивать положит.
Прокопий и еще пара мужиков, видно из местной челяди, начали народ аккуратненько выставлять- выпроваживать, Хотеней свою-то чашку в стену пульнул, ухватил мою полную. Осушил в один дух, рукавом утёрся и ко мне
-- Ну что, серебрянка моя, пойдём поиграемся.
Наваливается, в лицо перегаром дышит, за плечо ухватил. О-ох, да все ж плечо синим будет. И уже за ляжки хватает. Хоть и сквозь рубаху да чулочки, но больно. Гости как-то в дверях столпились, оглядываются. Ой, что-то будет...
А ничего. Это один пьяный дурень - беда. А два пьяных дурака и сами себя развлекут. Кравчий, тоже сильно поддатый, влез:
-- А желает ли светлый боярин еще медовухи выкушать?
-- А? Чё? Не... Досыть... В опочивальню. Ты - со мной. (Это мне)
Ну и подарочек у меня. Я по своей прежней молодости помню: при такой загрузке в постель не девицу тащить надо, а ведро помойное. Челядинцы господина вытащили, кафтан и шапку надели, в терем потащили. Я, было, намылился сдёрнуть под шумок - где там. По двору полно поддатых мужиков шарахаются. Придётся исполнять волю господскую. Подпереть плечиком, проводить до опочиваленки. Русская классика, мать её. Верная жена тащит на себе домой загулявшего мужа и себя несёт. Для исполнения супружеского долга.
На теремном крыльце - Степанида. Корнея отшила сразу. Незаметно так... Посохом по своду стопы. Дотащили до спальни. Одноэтажная Русь... Ага, а на третий этаж да с пьяным здоровенным мужиком на горбу не хотите? Скинули на постелю, Степанида:
-- Раздень. Умой. Ублажи.
И уже чуть мягче:
-- Вон ведро поганое. Как блевать начнёт. Вон морс клюквенный. До утра. Не выходить, не впускать.
Сама с прислужниками - вон. А меня началась первая брачная ночь. О-очень познавательно. В том смысле, что я до сего момента с нормальной мужской одеждой дела не имел. Как тут интересно все устроено. Все больше завязочки-шнурочки. Одни сапоги с внутренними ножнами под финку чего стоят.
-- Учиться, учиться и учиться. Кто сказал?
-- Ленин.
-- Ну вот, Ленин, стаскивай с пьяного боярина сапоги.
Хотеней сперва лежал спокойно, потом ворочался, потом его рвало, потом, проблевавшись, полез ко мне. Пришлось дать в ухо и накинуть одеяло на голову. Нет, все-таки я молодец. Смолоду, конечно, бывало и надирался до поросячьего визгу. Но меня под руки не таскали - своими ножками приползал. И по прибытии - сразу в душ. Возможно, с приёмом марганцовки внутрь. Временно. Для 'прополоскать'. И - спать. А не свою молодецкую потенцию демонстрировать. А ему-то бедненькому... нет тут ни душа, ни марганцовки... Когда ненаглядный мой затихал, осматривал помещение - лампадка-то горит. Потом самого моего ненаглядного. А парню-то досталось. Шрам на руке. Звёздочкой. От стрелы что ли? Длинный рубец на ноге. Сабля? Чуть под другим углом бы легла и - по бедренной артерии. Смерь от кровопотери за полчаса. Как-то мне его жалко. Завернуть и оборонить. Одеялом закрыл, по головке погладил. Спи, повелитель мой непутёвый.
Когда Степанида в дверь стукнула я обрадовался - измучился от безделья. Степанида на внучека только глянула и сама меня на крыльцо вывела. По плечику погладила и отпустила. Добрая бабушка. Демонстрация бабушкиного благорасположения к внученьковой подстилке. Перед полным двором прислуги и прочих. Хорошо хоть - простыни не вывешивают.
Снова учёба, танцев все больше, Фатима бубен притащила. Мда... Танцы перед мужиками в бане на столе отодвинулись, но не исключаются?
Дня через три прогулка как-то затянулась. Солнце уже село, а Фатима меня почему-то не прямиком по заднему двору домой ведёт, а мимо теремного крыльца. Опа! На крыльце мужики какие-то толкутся, боярыня. Вроде провожает. Иду себе мимо, глаз от земли не отрываю. Я сегодня без паранджи с её конским хвостом на глазах. Вдруг голос мужской:
-- А это что за чудо?
И Степанидино:
-- Верно говоришь, Гордеюшка, и вправду чудо. Эта та самая персиянская княжна, которая внучка моего от богомерзкой похоти отвадила.
-- Ну-ка подь сюда, чудо заморское.
Глаз не поднять, толком не разглядеть, но по голосу... что-то мне... опасливо. Подошли. Гордей цап меня за подбородок, голову задрал. Пальцы железные, хоть и не молод, а вполне в силе.
-- А говорили - немая.
-- Так немая же - не глухая. А языку нашему учится, старается. Чтобы Хотенеево доброе слово понять и, по желанию его, ублажить.
-- Глаза-то и вправду чёрные. Как у этих. И куда ж это она идет?
-- Так я ей дом дала. Тама вон, за углом.
-- Холопке - дом? Богато живёшь, Степанида.
-- Так, Гордей, ты же 'Правду' помнишь. 'Ежели родит раба сына от господина своего, то дать ей волю и дом для проживания'. А чего тянуть? Да и по приметам...
У Гордея пальцы дрогнули, ослабла хватка... И мгновенно вниз. Цапнул меня за грудь, провёл по животу, ниже... Тут у меня инстинкт, наконец, сработал. Я его руку схватил.
-- Не, Степанида, или тебя обманывают, или сама дуришь. Живота нет, сиськи не набухли. Вся твоя княжна плоская. Пустая.
-- Но-но, Гордей. Ты еще меня нашим бабским делам учить будешь. В тягости она, мальчик будет. Первый Хотенеев сынок.
Эх, Эдик-чёрный пояс. Как ты в меня вдалбливал: 'Взять ладонь противника поперёк, большой палец положить на основание мизинца противника с внешней стороны. Нажать.' И что на меня нашло? Раздражение от ощупывания, страх от возможного обнаружения нашей тайны, ошеломление от перспективы родить мальчика? Вообщем, я взял, положил и нажал. Гордей вскрикнул и рухнул на колени. Трое мужиков с крыльца почти сразу кинулись ко мне. Вытаскивая на бегу мечи. Дальше надо бы положить противника лицом в пол, придерживая его руку перпендикулярно татами...
Я сразу сделал шаг назад, Фатима - шаг вперёд. Так что мужики высказались уже в лицо служанки.
-- Ты, бл..., холопка, а ну отойди с дороги, а ну дай я этой...
И тут несколько сделанный смех Степаниды:
-- Ну и дела, ну и новость, скажи кому - не поверят. Девчонка, наложница беременная, самого
