господина.
Урок половецкого.
-- Скажем я говорю: я беру эту лошадь. ...Это неправильно. Это сказано будто спрашиваю согласия. Я служанка из богатого и знатного дома. Для продавца честь, если хоть что-нибудь из его товара попадёт в такой дом. Для тебя - всякий пастух - кусок навоза. Достаточно сообщить ему о своём решении.
Поклоны. Поклон головой - четыре варианта, поклон поясной - три, поклон полный - три. Распростёрся ниц - отдельно.
-- Ты что - светлый князь? Тебя к столу позовут прислуживать, а ты вот так поклонишься и господина своего опозоришь. На всю его жизнь. Не на твою -- твоя совсем короткая будет.
-- Ай, больно же.
-- Больно будет когда господин велит тебя наказать. Ты что не видишь разницы в поклоне старшему в роде боярском и его брату?
-- Ты перед какой иконой так лежать будешь? Их таких на всю Русь всего две - в Киевской Софии и в Залесье. Или ты баба бесплодная, что об излечении просит?
Мда... А господин не приходит. Ждали в воскресенье. Он обычно к бабушке в воскресенье после обедни приезжает. Не было. Служанки утешают: 'Он же вообще на двор не приезжал'. А меня снова тоска забирает. Вот учусь, голову мучаю, Фатимову погонялку терплю, а зачем? А если он и не приедет, а и приедет да не зайдёт? У него там Корней и вообще целый гарем. Уже обученных и воспитанных... Ну и зачем я ему? А мне как? Без него?
Вдруг девка-прислужница с Верху прибегает, ей Юлька целую куну посулила: 'Приехал!'. Я - как новобранец при побудке. Ну конечно... Где вы видели быстрый подъем в женском коллективе? Вроде бы все решили: что одеть, как встать. Вроде все готовое лежало. А они перерешивать взялись... Ну, хватить - зубы скалю, шиплю по змеиному. На голову парик иудейский. Волос чёрный, у меня кожа белая - солнца здешнего не видала, все - то под крышей, то в подземелье. Вроде бы - в сочетании смотрится. На парик платок чёрный с серебряным шитьём. Шитья - чуть- чуть. Что я им, лошадь цыганская? Да и цыган здесь нет еще. Один конец платка на спину, другой на грудь. И не надо заколок - сопрею тут. И на шее посвободнее - чтоб хозяин ошейник видел. Что я из власти его - никуда. На плечи прямо на тело накидка вроде пончо, поясочек мой с чулочками, носки тёплые - долой. Ему, вроде, пальчики мои на ногах нравились. Стой. Серёжки даренные забыли. Ой-ей-ей! Да они же мне все уши оторвут! Все. Ждём.
Ждать пришлось долго. Волнение и дрожание как-то ушли. Зато появился какой-то кураж бесшабашный: 'ну ты только приди, миленький, я уж тебя в ручки-то возьму'. Темнеть начало, когда заявился. Мрачный, насупленный. Я как его увидел - аж сердце схватило. Милый, суженный, единственный... А за ним в след - Корней в избу. Ну коль так... Служанки мои Корнея в первой комнате отсекли, Хотеней ко мне во вторую прошёл, я у стола стою - он ко мне не подошёл - сел в стороне на лавку. Смотрит в пол:
-- Ишь ты, сразу не узнал. В платке-то. Ну как поживаешь, малёк?
Ё-моё, у меня же до сих пор даже имени собственного здесь нет. Ладно. Хмыкаю, плечиком пожимаю, головкой поматываю. Пантомимически изображаю общую удовлетворённость и благодарность. За все.
-- Может надо чего, бабушка голодом не морит?
А, я же его собственность, для боярыньского подворья человек чужой. Могут и в корме урезать.
Снова общее выражение приемлемости, благополучности и за все благодарности. Плечиком так, руки на груди сложить ладошками вместе. Спасибо, благодарствуем, голодными не сидим.
Ну почему я такой плоский! Было бы у меня тут что-нибудь... выпуклое -- и заколыхать можно было бы, и ткань на груди чуть обтянуть. Чтобы господин мой на сосочки внимание обратил-порадовался.
Дурак! Был бы я девкой со всеми этими... выступами -- хозяин на меня и не глянул бы. Или как ту, наложницу свою -- мозги по опочивальне вразлёт.
-- Ладно, пойду я. Дела, малёк. Времени нет попусту разговоры разговаривать.
Ах вот как! Со мною, значит, пустые разговоры! А он уже подниматься собирается. Сейчас уйдёт и все, и более случая не будет!
Я к нему в два шага, на плечи надавил, меж колен его втиснулся, за руку схватил. Он аж оторопел малость. От такой холопской дерзости. А я ладонь его ухватил, под край накидки на чулочек прижал и вверх тяну. Себе на голое бедро под одеждой. Он как кожу мою под ладонью почувствовал - сердится передумал. А я тяну его ладонь выше, дальше, за спину. Отпустил только когда он ягодицу мою в кулак сжал. Тут я ему обе руки на плечи, а он и вторую свою ладошку назад. На мой. Сначала вроде поглаживал. А потом мять начал, жмёт все сильнее. А то одной рукой жмёт ягодицу, а другой пальцами во все места. О-о-х! Меня, конечно, Юлька растягивала. Ой-ей! Но не на три ж его железных пальца сразу! А он ко мне сзади в промежность лезет. Да нет там ничего. Даже волосиков. Ну проверяй. Пришлось колени в стороны. Вот он я, господине, весь во власти и воле твоей. Я зачем к нему пришёл - опять целку-недотрогу строить? А его разбирает по-помаленьку. Зрачки расширились. Дыхание изменилось. Так-то мой миленький, никуда ты от меня не денешься. Хоть с Корнеем, хоть еще с тридцатью наложниками. Я тебе люб. И ты будешь мой. Держись-держись крепче, мни, крути - запоминай. Тут он меня к себе спиной развернул. Неудобно. То я на него смотрю и сам завожусь. А так... вон стол со складнем моим учебным. Мы тут с Юлькой сегодня русским языком занимались... Ух ты как он ухватил-то. Больно. Но ничего, потерпим. А стоять так неудобно. Надо будет его в следующий раз за стол усаживать. Влезть к нему на колени и потом на стол опираться. А то так - неустойчиво. Так, а где у него вторая рука? О, да он, никак, кушак развязывать собрался. Ишь как его. 'Забрало Фоку и с переду, и сбоку'. Ага, кушак одной рукой не развяжешь, потом кафтан расстегнуть, потом на рубахе опояску, потом на штанах, потом подштанники... трудись миленький, старайся. Вот оно - 'око видит а... а зуб не неймёт'. Пока ты до своего 'зуба' доберёшься...
Тут из соседней комнаты появилась Юлька. С подсвечником. Дескать - темнеет. А за ней сходу сунулся Корней. Разглядел, ресницами своими белесыми хлоп-хлоп:
-- Господине... А как же?... Дык ехать надо. Ждут нас.
А я через плечо на Хотенея глянул. Сначала глазки опущены, а потом ресницы вверх, прямо в очи будто выстрел прямой, ... и снова опущены. Ох как ему это нравится. Однако:
-- И правда, ехать надо. Ну, стало быть, до следующего раза.
Сказал, а самому не оторваться. Мягче стал мять-то, успокаивается. По спинке погладил и отпустил. Я в сторонку, глаз не поднимаю, пончо на место упало, вроде вся одежда в порядке, - девочка- гимназисточка... Улыбочка лёгкая на лице. Типа загадочной джиокондовской. Только стервозности самую малость больше. Они вышли, прислужницы их проводили и бегом назад.
-- Ну, что было, как. Говори!
А меня трясёт. От всего. От рук его, от страстей, от ощущения победы, от... Я Юльку за руку хвать, брюхом её - на стол, подол - на голову, носком между колен стукнул и засадил... На всю глубину. От всей полноты чувств... Ох, как хорошо... Фатима только ко мне сунулась - я на неё рыкнул - она вон выскочила. Юлька там что-то вякнула - кулаком по горбу. Затихла. Ну я её и драл...
Когда отпустил - вроде полегчало. В голове еще звон кое-какой. Но - хорошо. Вот так. С помощью беленькой попки, густых ресниц и пары отсутствующих в нужном нижнем месте лоскутов... И все. Я здесь хозяин. То-то мои прислужницы только полушёпотом. Что училки-мастерилки, сомневались во мне? Теперь на задних лапках бегать будете. А там Хотеней к себе на подворье заберёт. И мы с ним вместе будем. А все вокруг нас - под нами.
А здорово, что так просто мужиками управлять. Тут подставил, там наклонился, здесь глянул. Ну потерпеть маленько. Какой кайф. От власти. От власти над здоровым, сильным, богатым, красивым, умным мужиком. И вот я, сопливый мальчишка, холоп ни на что не годный, могу своим хозяином управлять... А то ли еще будет.
Как-то проскочила мысль: так это и тобой так же управляли? А ты-то думал... Но настроения мне ничего не могло испортить. Кроме Степаниды свет Слудовны. У меня хватило ума при ее появлении вскочить с постели, на которой я валялся, и принять более-менее почтительную позу. Боярыня глянула на мою расплывающуюся в довольной улыбке физиономию. Ограничилась многозначительным 'ну-ну'. И приступила к допросу моих прислужниц. Оказывается, я пропустил кучу интересных деталей. Как Корней, уже в сенях, стал господину выговаривать ('вот хамье холопское'), а Хотеней велел ему заткнуться
