Смена способа отопления жилища, как минимум, позволит выжить еще одному ребёнку в каждом доме. На Руси где-то семь миллионов жителей. Почти все - в сельской местности. Количество жильцов в одном доме в сельской местности в среднем - 10 душ. Значит всего домов на Руси - сотен семь. Тысяч. На вскидку, половина - курные. Спасти 350 тысяч детских жизней... И это только в этом поколении.
Стоп. Ме-е-едленно.
Треть миллиона детей.
Спасти. Здесь и сейчас.
О-ох ты! Ёж ты моё ж ты...! Вот ты, Ванька, и... уелбантурился.
Можно сколько угодно издеваться, смеяться, ёрничать, зубоскалит. Можно как угодно меня называть. Хоть вибратор самоходный, хоть перехватчик-невидимка. Можно бить, пинать, резать, жарить, на хлеб намазывать... Да хоть на костёр или там на крест. Господи, да я же теперь и на крест не могу! Нельзя бросить треть миллиона детей помирать. Идиот! Кретин! Ну нахрена ты до этого додумался! Я никак теперь умереть не могу. Теперь надо делать дело - спасать детей. Последний выход был, всегда был - сдохнуть. И тот сам же себе же и закрыл. Сам же себя и... уелбантурил. Своей же молотилкой.
И дилемма моя, которой я так мучился - сдохла. Не могу я отгородится от этого мира. Потому что... - треть миллиона детей помрёт. И принять, рассосаться в нем не могу. Потому что туземец этой проблемы не видит, не понимает. Другие мозги нужны, другое пространство идей. Для них это так - рутина. Неприятно, но привычно. Как запах кошачьей мочи в подъездах в моей России. Стать как они - не могу. Треть миллиона мёртвых детей для меня - не рутина. Никогда.
Я люблю детей. Я все знаю: они писаются и болеют, они капризничают и делают гадости, они лгут и ревут. Они занимают все время и появляются в спальнях своих матерей в самый неподходящий для меня момент. И еще много чего знаю. Никакого умиления, сюсюканья у меня нет. Но... Это маленькое существо еще может стать человеком. Или - не стать. У него еще есть выбор. Ни у тебя, ни у меня, ни у кого другого этого выбора уже нет. Мы уже или - или.
Это дети. Мы их сделали. Сами. Они нас об этом не просили. Как сделали, так и получили. Потом они растут. У нас, перед нами. Какими вырастим, такими и станут. Станут людьми. Такими как мы их вырастим. Это и есть продолжение рода. Человеческого. Базовый инстинкт 'человека разумного'. Не 'сунул, дунул...', а 'вырастил и выкормил'. И тут мне ничего не поделать. Надо спасать. Даже и сдохнуть нельзя.
Я сидел на корточках в абсолютной темноте южной ночи в лесу. Голый, покорябанный, покусанный комарами. Замученный всем этим... Испуганный до... тонкой грани, за которой начинается неконтролируемая паника, истерика. Тощий, маленький, замёрзший. Ничего в этом мире не понимающий, ни на что не годный. С этим неправильным обрезанием, металлизацией под кожей, плешью от макушки до пяток... Беглый, битый, неумелый и не понимающий... 'Спирохета бледная'.
Сидел, сжав голову руками, вцепившись намертво в собственный череп. Будто собирался раздавить черепушку. Найти, вытащить из собственных мозгов это новое, собственно-мозговое знание. Вытащить и выбросить. Чтобы не было на мне этого груза. Поздно.
Сидел и соображал: 'А как бы нам тут по-быстренькому обустроить Россию'. Маразм в собственном исполнении.
Как у меня часто бывает - поверху слова, а в глубине сознания формируется картинка. Карта Европейской части России. Такая... художественно выполненная. Реки и озером синим, на местах городов - миниатюрные крепости с церквями изображены, леса зелёненьким с деревьями нарисованы. По лесам и рекам - множество маленьких полуземлянок. И вот из этих миниатюрных жилищ в разных местах, вразнобой начинают вылезать маленькие мальчики и девочки. Из дверей за их спинами валят клубы дыма, дети пытаются отползти. Кто сразу у порога затихает, кто ползёт к лесу. Рвут на себе одежду, грудь пытаются разорвать, горло. Корчатся. Как при применении удушающих ОВ.
Ночь, болото, луна выглянула. На болоте что-то... дышит? Рядом Марьяшка постанывает во сне. Улеглась животом на мешок с грязным и мокрым, обняла его как родного. Спит, стоя на четвереньках - спина и ниже - солнышком сожжено. Хорошо хоть голое тряпками мокрыми прикрыла, а то ведь комары и в темноте...
Было дело при Горбачеве - собрали съезд советов. Общесоветский, общесоюзный. Сразу два - первый и последний. Народу много, толку мало, все ротики свои открывают - высказаться хотят. Кто-то додумался предложить ввести ротацию членов этого съезда. Я тогда, в порядке стёба, написал 'Монолог сильно отротированного члена'. Потом этот текст несколько лет всплывал в кулуарах. И среди 'ельциноидов' и среди 'кравчукчей'. Как давно это было... Все-таки в том, моем мире я неплохо пожил. До поворота на Кащенку. И здесь еще целая жизнь впереди. Если только прямо в этом маленьком еще тельце не придавят. Так что - надо работать.
Итак, задача поставлена, даже две.
Первая: снижение сексуального давления в обществе и остроты проистекающих от избыточности этого давления проблем.
Решение: внедрение в массовую сексуальную практику техники под условным названием 'русский поцелуй'.
Вторая: сохранение трети миллиона детских жизней.
Решение: форсированное изменение общепринятого здесь способа обогрева жилых помещений и приготовления пищи путём вытеснения очагов русскими печками с трубами.
Следующий шаг: детализируем пути и способы реализации. Мда... Не получается - информации мало. Просматриваются только самые общие, предварительные, граничные условия.
Условие первое - остаться в живых. Спасибо, тебе Айзек, за третий закон робототехники. Опа. Вспомнил. Я же 'холоп верный'.
'Работа -- лучшее лекарство'. Пока мозги работают над задачей -- все в порядке. А вот вспомнил... Про своего хозяина и господина... В животе тянет, в пояснице кольнуло. Там где Саввушкин дрючок прошёлся. Руки Хотенеевы... Жаркие, сильные, властные, страстные... Хозяйские. На моих голых ягодицах. Под моей одеждой...
Как-то я... отключился. Но тут Марьяша застонала. Не просыпаясь. Чесаться начала. Пришлось вставать -- комара отгонять. От движения как-то просветлело.
Три закона робототехники. Или - 'раба-техники'? Но... я им следую и из воли господской не выхожу.
Пункт первый: беречь господина. Что я и делаю -- уношу голову свою, потенциально для хозяина опасную, по-дальше. Вместе с собственной задницей.
Пункт второй: исполнить приказ. А приказ был: 'Идти с Юлькой и Фатимой. Они тебя в тихом месте спрячут'. Ни Юльки, ни Фатимы уже нет. Но и это я выполняю -- иду спрятаться в тихом месте. Знать бы еще где оно.
Пункт третий: сохранить себя. Ну уж вот это... Да я всей душой, только этим и занимаюсь.
Так что упрекнуть меня ни в чем... Шило в пояснице кольнуло еще разок, напоследок. И рассосалось. Да сколько ж мне эта Саввушкина наука довлеть будет?! Я же вроде бы сбежал, свободный, без цепей-оков... Снова... по левой ноге пробежалось... воспоминание о судороге. Хватит. Дело надо делать. Какие там граничные условия моего проекта?
Условие второе - стать свободным. Освободиться не от Хотенея -- вообще. Иначе... Просто сдохну
