медвежью. Будет волхв греметь ею, будет не давать ей покоя. Будет он посылать дух твой гонцом и в мире духов, и в мире живых, и в мире мёртвых. И многие тяжкие службы будут изнурять душу твою. Не попадёт она ни в рай, и не в ад. Ибо отвергнут её и господь, и диавол. Когда же кость от старости рассыпется, то и душа твоя высыпется в мир этот тварный. Бессмысленная и безвидная. И будет носится здесь, мучаясь и стеная. До скончания веков.
-- Так, с душой - ясно. Что с телом?
Ага. Осциллографа нет, Сухан... в режиме белого акустического шума. Предсказывать - не почему. Мораль? 'Раль - не раль, а дело шваль'. В смысле - спать пора. У медведей пик активности - в сумерки. Хоть в утренние, хоть - вечерние. Утренние прошли, ждём вечера.
Несмотря на позапрошлую 'беговую' ночь, на прошлую - 'сентиментально-таскальную', на поза- позапрошлую - 'допросную' - спать не получалось. Мокро и неудобно. Я задрёмывал под бубёж Сухана. Проваливался в темноту. От неудобного положения довольно быстро просыпался. Как-то это все напоминало мне Степанидову науку. Когда приснился 'спас-на-плети' - проснулся с мощным сердцебиением. Не сразу смог понять - где я. А когда понял... Не ребята, не получится у вас ничего. Комары-переростки кудлатые. Волхвы-кровососы. Никакая зверюга так душу не вынет и не изломает, как свой брат хомосапиенс. А я эту муку прошёл и выжил, закалился. Саввушке, мучителю моему, спасибо.
Столичному палачу-правдоискателю, княжьему кату в третьем поколении я верю больше, чем всякой шерстистой посельщине-деревенщине. В бога я не верю. Ни в какого. Это Сухану и Христос, и Велес - высшее и сверхъестественное. А мне все это - опиум для народа. Наркодиллеров всегда не любил и не боялся. Будет случай - придавлю как вошь сортирную. Не удастся - убегу, вернусь и выжгу. Не смогу убежать - вывернуть... и по той же последовательности. Фиг вам и нафиг, 'ловцы душ человеческих'. Хоть с Геннисаретского озера, хоть с Плетнева болота.
А что я вообще знаю про волхвов и волхвование? У Пушкина-то концовка... не сильно оптимистическая:
А что еще? Я запустил свою личную молотилку и пошёл молотить по персональной свалке. 'Намолот' не радовал - в 'закромах' ничего. Потом что-то эдакое проклюнулось: был такой француз - Поль Верлен. Про волхвов он, естественно, 'не в зуб ногой'. Но переводы его делал Сологуб. А вот там что-то такое...
Тут меня пробило на хи-хи. Чем дальше - тем больше. Довспоминался. Такой текст хорошо говорить интеллигентной любовнице перед раздеванием. Её. Можно - во время или даже после. Прелестный текст из моего прежнего лямурного репертуара. Но как-то в эпоху мини-юбок 'волхование колен'... временами несколько вычурно.
А вот тут, в этом среднем средневековье, как представлю эту обомшелую голядину, с медвежьими клыками... Как он пытается изобразить 'волхование колен'... И это убоище - 'уводит сердце в плен'? Душу мою в малую берцовую загнать? Ну и волхвуй себе своими менисками, пока не порвали. Меня буквально трясло от хохота. А чем еще он волховать будет? - Ягодицами? Ушами? - У-ей-ей... Ха-ха-ха... А потом он сам становится к столбу и гонит полномасштабный мужской стриптиз.
Со всеми ужимками и прыжками. И в конце сдёргивает с себя... волосы, которые на самом деле - парик и замирает в радостном ожидании аплодисментов. А из зала: крики 'браво', цветы, за шнурок, на котором клыки медвежьи висят, ассигнации запихивают. 'Молодец голядина, красиво раздеваешься. Надо тебя с Велеса на что-нибудь венерическое перевести'.
Возникающие в воображении картинки я раскрашивал. То добавляя этому шерстистому вампиру балетную пачку, то одевая его в белые ботфорты до пояса. Где и пристёгиваются. С последующим... вычурно-манерным отстёгиванием. С каждым новым воображаемым эпизодом представляемая морда волхва становилась все более глуповатой и счастливой.
Наверное, это была 'истерика на страхе'. Но мне перестало быть страшно. Совсем. И стало очень весело. Нервно несколько, но весело и радостно. Я ржал во весь голос. Даже свалился на колени. Встать не могу - держусь руками за живот и хохочу - представляю как выглядит волхование ушами в нестриженой много лет гриве. Ушки голядские шевелятся -- вошки разбегаются.
Ляда в потолке открылась, всунулась еще одна какая-то волосатая морда:
-- Чего тут?
Вид еще одного волосатика, да еще головой вниз, произвёл на меня вполне ожидаемое впечатление - я захохотал еще непрерывнее. Видеть как повисли длинные сосульки грязных волос, как они качаются вокруг заросшей до бровей морды... 'Колтун в волосах'. И этим они тоже 'волхвуют'? Сдерживаясь, давясь смехом, я протянул в его сторону руку и, с претензией на возпровозглашение, вопросил:
-- Ты, волхвохуист, почему не волхвохуешь? Волхвохуёчника потеряли?
-- Чего?
-- Нам тут долго ждать пока вы там оволхвохуеете, наконец? Жрать принеси, велесобище. Гоу- лядина гоу-лядская, давай-давай, гоу-гоу. Или тебя брокером оттрендировать?
Ляда захлопнулась. Я был в восторге. Я в восторге от этого языка. Я от него балдю. А временами - обалдеваю. С его свободой словообразования, с его многозначностью, с его рифмованностью, не нормативной лексикой и сложноподчинёнными с такими же сочинёнными... Со способностью втягивать в
