С чувством глубокого облегчения доктор Хардинг быстро двинулся вдоль по улице.
А в это время Афина, продолжая свой путь на вечеринку, возблагодарила судьбу за эту неожиданную встречу. Когда ее неоднократные телефонные звонки были полностью проигнорированы, она не на шутку рассердилась и решила окончательно порвать с ним; в конце концов, говорила она себе, существует множество мужчин, жаждущих ее общества. А если один из них настолько туп, что не интересуется ею, — ему же хуже. Но теперь у нее пропало желание порвать с Гиффордом; новый план начал постепенно вызревать в ее мозгу.
Глава 10
Читая отклики прессы на последнюю премьеру в «Ковент-Гарден», Оливия, несмотря на очевидный успех, все-таки была поражена тем вниманием, которое было уделено ее персоне. Одна статья в популярной британской газете была прямо озаглавлена: «Успешное возвращение блестящей молодой балерины» — и содержала всю историю ее карьеры вплоть до злополучной автокатастрофы. В ней, в частности, говорилось:
«…В тот момент, когда о ней заговорили как об одной из стремительно восходящих звезд балета, произошла трагедия — автомобильная катастрофа, в результате которой здоровье мисс Элейн было подорвано так, что никто не надеялся, что она сможет свободно ходить, — не говоря уж о том, чтобы танцевать. Казалось, она потеряна для сцены навсегда, хотя ведущие ортопеды страны и Европы, консультировавшие ее, оставляли небольшую надежду на благополучный исход.
Но только когда она обратилась к молодому блестящему специалисту с Уимпол-стрит мистеру Гиффорду Хардингу, эта надежда стала реальностью, что и подтвердилось вчерашним возвращением юной балерины на большую сцену».
Далее расхваливалось ее выступление и она сама оценивалась как совершенство в своем роде.
В колонках светской хроники неоднократно упоминалось имя мисс Элейн. За завтраком, который по настоянию миссис Морнингтон ей подали в постель, Оливия ответила еще на три телефонных звонка — из «Санди нэшнл» и двух журналов — с просьбой об интервью.
Она чувствовала себя слишком счастливой и возбужденной, чтобы проводить время в бездействии. Задолго до ленча она встала, сделала разминку и как раз одевалась, когда произошло самое удивительное.
Пришла Дэнверс, горничная миссис Морнингтон, и сообщила, что звонит мистер До… или Ду… какой-то и хочет говорить с Оливией. После приказа провести весь день в постели и приступить к репетициям не раньше чем завтра в десять утра Оливия совсем не ожидала услышать его сегодня.
Но еще больше она была удивлена, когда, проговорив в трубку: «Оливия Элейн слушает, доброе утро», — получила в ответ:
— Мне необходимо поговорить с вами. Не смогли бы вы приехать ко мне домой в половине пятого? Мы выпьем чаю и кое о чем побеседуем.
Это прозвучало скорее как приказ, нежели приглашение, а потому Оливия смогла только вымолвить:
— Да, благодарю вас, мистер Дуброски.
— Хорошо, — сказал он и повесил трубку.
Оливия продолжала сидеть, глядя на телефонный аппарат, когда в комнату вошла пожилая дама. Девушка объяснила ей ситуацию, добавив, что просто «остолбенела от испуга».
— Дорогая моя, — воскликнула миссис Морнингтон, — неужели ты испугалась этого бесчувственного коротышки?
— Этот «бесчувственный коротышка» — я даже не представляю, что бы он сделал, услышав, как ты его называешь! — Бог, в руках которого нити множества судеб, — ответила Оливия. — Если бы ему не пришло в голову дать мне возможность проявить себя, не знаю, появился ли бы у меня шанс сделать это самостоятельно. Трое наших самых выдающихся танцовщиц жутко разругались с ним и продолжают выступать только потому, что не закончился срок контракта. Я не настроена ссориться; пока что я собираюсь в точности выполнять все его указания. — Это решение сформировалось у Оливии еще после первого знакомства с Дуброски. — Мне следует сотрудничать с ним, и я преклоняюсь перед ним. Он, так же как и я, считает балет величайшим из искусств. И он абсолютно безжалостен. Поэтому я нервничаю. Чего он от меня хочет?
— У меня сложилось впечатление, что Гиффорду он не понравился, — заметила миссис Морнингтон, — а Гифф не тот человек, который относится к людям с предубеждением. Что он собой представляет на самом деле? Я имею в виду — вне работы? Почему он приглашает тебя на чай в свою квартиру? Если ему нужно с тобой поговорить — почему не сделать это в театре?
На мгновение Оливия замерла, потом громко расхохоталась.
— Дорогая моя! Ты ничего не понимаешь! Уверяю тебя, чего бы он ни хотел от меня, покушением на целомудрие здесь и не пахнет!
— Ты весьма привлекательная молодая женщина, дорогая, — без обиняков парировала миссис Морнингтон. — А вчерашняя премьера показала, что у него ярко выраженные собственнические наклонности.
— Не о чем беспокоиться, тетушка Кэр, — твердо заявила Оливия, покачав головой. — Даже если бы я была прекрасна, как Венера Милосская, и столь же соблазнительна, как… ну, как Марлен Дитрих, последним человеком на земле, кто смог бы это оценить, был бы уважаемый маэстро. Я могу поспорить на что угодно, что он видит во мне всего лишь куклу, которую можно научить правильно реагировать на веревочки, за которые он дергает. — Оливия сама не ожидала от себя такой резкости. В этот момент она полагала, что подобное определение не лишено оснований. Но ей и в голову не могло прийти, что скоро оно обернется зловещей правдой.
Обстановка комнаты, в которой Дуброски принимал свою гостью, удивительно не соответствовала репутации ее владельца — ортодоксального приверженца классики.
Вся мебель была выполнена в абсолютно модернистском духе. На совершенно белых стенах огромной комнаты висели две знаменитые работы Пикассо. Когда слуга, открывший Оливии дверь, объявил о ее приходе, Дуброски стоял посередине. Он оставался в таком положении, пока Оливия, испытывая волнение, несравнимое даже с выходом под лучи софитов, пересекала это гигантское пространство. Лишь когда она прошла примерно половину своего пути, казавшегося бесконечным, Дуброски двинулся навстречу гостье, радушно разведя руки в стороны в приветственном жесте.
И когда она оказалась в этих объятиях, непривычная улыбка озарила его обычно хмурое лицо.
Потом, словно увидев ее впервые, Дуброски воскликнул своим высоким, довольно тонким голосом:
— Ах, это Оливия Элейн! Проходите же, присаживайтесь! Поведайте мне, как вы себя чувствуете после вашей вчерашней триумфальной маленькой премьеры?
Подавив внезапно напавший смех, девушка проследовала к дивану, на который он указал, и, подчиняясь слабому мановению его маленькой ручки, уселась в углу. Дуброски устроился в другом.
Возникла короткая пауза. Оливия, чувствуя на себе пристальный взгляд, вновь занервничала.
— Ну хорошо, — нарушил молчание Дуброски. — Я попросил вас прийти, потому что хочу поговорить с вами вне стен театра. Все это имеет для вас большое значение. Хочу, чтобы вы взглянули на вещи объективно, посмотрели в лицо фактам, имеющим к вам непосредственное отношение.
Оливия поняла, что хозяин дома ожидает от нее реплики типа: «Я вас не понимаю» — или по крайней мере желания узнать, к чему он клонит; в этот же момент девушка сообразила, что, если она отреагирует подобным образом, Дуброски будет иметь полное основание считать ее дурочкой. Это своего рода тест на сообразительность. У Оливии не было ни малейшего желания позволить ему усомниться в уровне ее интеллекта.
— Иными словами, — спокойно проговорила девушка, — вы хотите, чтобы я сама задалась вопросом,
